свода 1330 г., этот памятник был использован в Синодальном списке Новгородской первой летописи. Московский летописный свод 1480 г. также включил киевскую великокняжескую летопись в составе владимирского летописания XIII в. — Лаврентьевско-Троицкого источника.[536]

Итак, в Синодальном списке Новгородской первой летописи читаем: «Глеб же Володимиць с братом позва я к собе, яко на честь пирения, в свои шатьр; они же не ведуще злыя его мысли и прельсти, вси 6 князь, кождо со своими бояры и дворяны, придоша в шатьр ею. Сь же Глеб преже прихода их изнарядив свое дворяне и братне и поганых Половьчь множьство в оружии, и съкры я в полостьници близ шатра, в нем же бе им пити, не ведуще их никому же, разве тою зломысльною князю и их проклятых думьчь. Яко начаша пити и веселитися, ту абие оканьныи, проклятый Глеб с братом, изьмоше мечи своя, начаста сечи преже князи, та же бояры и дворян множьство: одинех князь 6, а прочих бояр и дворян множьство, со своими дворяны и со Половчи».[537]

Весьма близкий текст находим и в Лаврентьевской летописи.

Но есть некоторые отличия. Так, в Новгородской первой летописи сообщается, что князья пришли к Глебу «кождо со своими бояры и дворяны», в Лаврентьевской: «кождо с своими боляры и слугы». По Новгородской летописи, Глеб спрятал для убийства «свое дворяне и братне», по Лаврентьевской — «свои слугы и братни». Глеб, обнажив меч, стал сечь «преже князи, та же бояры и дворян множьство», — так сообщает Новгородская первая летопись. В Лаврентьевской летописи этот фрагмент читается несколько по-иному: Глеб «начаста сечи преже князи, таже боляры, и слугы их много множство». И, наконец, в финале драмы, как сообщает новгородский летописец, Глеб вместе «со своими дворяны и со Половчи» убивает князей, «а прочих бояр и дворян множьство». По Лаврентьевской летописи, рязанский князь избивает «с своими слугы и с Половци» своих братьев и их «боляр и слуг, бе-щисла». Таким образом, везде, где Новгородская первая летопись дает чтение «дворяне», в Лаврентьевской находим слово «слуги». Но идентичны ли эти понятия? Возможна ли подобная замена терминов?

Существует возможность проверки. Московский летописный свод 1480 г. основывает свой текст на ряде источников, в том числе и на владимирском.[538] Последний, правда, несколько дополненный Софийской первой летописью, составляет текст рассказа о междоусобице в Рязани. Этот отрывок сохранил чтения, позволяющие определить со значительной долей вероятности лексику протографа. Московский летописный свод 1480 г. указывает, что князья пришли к Глебу «с боляры своими и со дружиною». Рязанский князь спрятал для убийства братьев «Половець множство, и свои дворяны». Они вместе с Глебом помимо князей «боляры, и дворян многое множство избиша». Как видим, за исключением одного чтения, когда летописец заменил интересующий нас термин на слово «дружина», везде читаем вместо «слуги» «дворяне».

Сверка текста позволяет ответить на поставленные вопросы. Видимо, в основе киевской великокняжеской летописи 20-х гг. XIII в., где находился рассказ о рязанской междоусобице, был употреблен термин «дворянин». Этот термин перешел в состав северо-восточного источника Синодального списка Новгородской первой летописи, во владимирский источник Московского летописного свода 1480 г. Слова «слуга», «слуги» принадлежат перу только редактора Лаврентьевской летописи.[539] Добавим, что к этому выводу, видно, пришли и сами издатели памятника. Издатели Лаврентьевской летописи попытались даже «прокомментировать» переписчика или последнего редактора памятника. Так, в предметном указателе под рубрикой «дворяне (слуги)» упоминается термин «слуги» в рассказе о междоусобице в Рязани.[540] Переписчик или последний редактор Лаврентьевской летописи вообще избегали понятия «дворянин». В сообщении о приходе к Александру Невскому в Новгород делегации, состоявшей из рыцарей, «братьев» Тевтонского ордена, необходимо было употребить выражение «божий дворянин», распространенное на Руси повсеместно и употреблявшееся в грамотах, договорах и летописях. Но его нет в Лаврентьевской летописи. В ней читаем: «и сего ради некто силен от западныя страны, иже нарицаются Божья». Фраза просто оборвана. Нет слов «дворянин» или «слуга». Издатели Лаврентьевской летописи нашли единственно правильный, на наш взгляд, выход, поместив это выражение в предметном указателе под рубрикой «дворяне (слуги) Божии, рыцари».[541] Кстати, они тем самым показали, что приведенные термины считают синонимами.

Анализ терминов и их взаимозаменяемости при помощи третьего текста дает весьма ценные результаты. Факт замены слова «дворянин» словом «слуга» позволяет сделать вывод, что для редактора Лаврентьевской летописи это синонимы. Следовательно, наше предположение о том, что дворянин должен был нести военную службу, полностью подтверждается. Замена слов «дворяне», «слуги» словом «дружина» также позволяет утверждать, что дворяне входили в княжескую дружину. Наконец, интересно упоминание во всех трех текстах «злых думцех» Глеба одновременно с его дворянами, исполнявшими роль непосредственных убийц. Автор сообщения, так же как и позднейшие редакторы текста, превосходно различал «думцев» и «дворян». Первые, видимо, составляли «старшую» дружину, последние, так же как и «детские», — «младшую». Подобное иерархическое разделение зафиксировано в летописях. В 1169 г. князь Владимир Мстиславич, столкнувшись с сопротивлением «старшей» дружины, ищет поддержку у «младшей». «Володимир же реч возрев на децкыя, а се будуть мои бояре».[542]

Существование дворян в 1217 г. в Рязани теперь совершенно точно подтверждает, что они появились здесь к началу XIII в. Как было установлено ранее, эта социальная группа существовала во Владимиро-Суздальской земле и в Киевском княжестве. В качестве княжеской администрации (военной и хозяйственной) они выступали и на территории Новгородской земли. С появлением рязанских дворян, видимо, можно предположить, что они существовали на Руси повсеместно.

Необходимо рассмотреть еще одну крайне важную и интересную проблему, которую можно сформулировать как «дворянин и земля», мелкий собственник и его земельная собственность. По этой проблеме возникает ряд вопросов. Прежде всего каково отношение дворянина к земельной собственности? Имел ли он эту собственность? Занимался ли ее эксплуатацией? Кто работал на его земельных участках? К сожалению, у нас в историографии нет ответа на эти вопросы. Все сводится к довольно абстрактному положению, что «землевладение в Северо-Восточной Руси сложилось давно, еще в Древней Руси». Далее указывается, какое это было землевладение, — «поместное».[543] Тем не менее конкретных данных в пользу существования дворянского землевладения XIII в. ни в обобщающих трудах, ни в специальных работах нет.[544]

Анализ документальных источников позволяет ответить на поставленные вопросы. Для исследования представляют интерес новгородские договорные грамоты.

В договоре 1264 г. между Новгородом и великим князем Ярославом Ярославичем содержится исключительно важная формула поземельных отношений и статуса пришлых — «низовских» феодалов в Новгородской земле. «А закладников ти, княже, не приимати, [ни] твоей княгыни, ни тво[и]м бояром; н[ис]е[лти] держати по Новгородьскои волости, ни твоей княгыни, ни бояром твоим, ни