О ранении знал министр и держал все под контролем, о ранении знали депутаты Госдумы и губернатор области. Все понимали, что спасти полковника шансов нет, но для спасения делалось все. Жена появилась через неделю после ранения, и это уже было первой странностью. Мы видели тысячи раненых бойцов, и если родственники узнавали о ранении близких, то они всегда приезжали, даже из самых глухих уголков России, и проводили рядом с пострадавшим все время до разрешения ситуации – перевода к месту жительства, выписке из госпиталя или же смерти. Здесь же все было как-то не так. Жена, лет на пятнадцать младше Степана (так звали нашего раненого полковника), с внешностью провинциальной фотомодели, с холодным взглядом серо-голубых глаз, была сосредоточена и безэмоциональна. Она не рыдала, а речь ее была правильной – слишком правильной, до театральности.

– Вы все должны сделать для спасения Степы, все, абсолютно все, – сухо произносила она. – Степа на контроле у министра. У Степы двое маленьких мальчиков. Мы все так переживаем, так переживаем. Но, к сожалению, я не могу ездить часто. Теперь мне надо много работать, чтобы прокормить семью. Я пройду к нему?

– Да, конечно.

Она молча постояла у его постели. Степан, весь окутанный датчиками, трубочками, шлангами и капельницами, был в глубокой коме. Осторожно погладив его руку, она тихо вернулась в ординаторскую.

– Хорошо, я здесь пока не нужна, но я всегда рядом с ним, в мыслях… Я буду приезжать, я буду звонить.

Тогда ее холодность мы приняли за высочайшее внутреннее напряжение и силу воли этой несчастной молодой женщины, которая вот-вот могла стать вдовой.

Борьба за жизнь полковника продолжалась. Серия операций на головном мозге по удалению металла и костных фрагментов, искусственная вентиляция легких в течение четырех месяцев, самые современные методы лечения – и вот мы практически на пороге окончания реанимационного периода. Степан пришел в сознание, стал нас узнавать и контактировать с нами, пока еще плохо, часто невпопад, но интеллект начинал восстанавливаться не по дням, а по часам. Менингоэнцефалит был излечен, явления сепсиса практически были купированы. Степан дышал самостоятельно через трахеостому, поэтому не мог говорить, но в полном объеме двигал левой ногой и рукой, начинал питаться уже не через зонд, а через рот. Но это уже, конечно, был не бравый полковник, а человек, перенесший жесточайшую болезнь, с парализованной правой половиной тела. Он часто беззвучно плакал. Но мы-то знали – если он проскочил долину смерти, то в будущем все могло прийти в норму. По крайней мере, хоть и парализованный, но это будет интеллектуально сохранившийся Степан, отец своих детей и муж жены-красавицы.

Скольких раненых в тяжелейшем состоянии за эти годы выходили, вынянчили их жены, матери. И не было случая, ни разу, чтобы кто-то воспринимал инвалидность после ранения как рок. Наоборот, выжившие бойцы с тяжелыми увечьями воспринимались родными как подарок Бога, как знак судьбы в благодарность за их любовь. Пускай инвалид, пускай израненный, пускай не совсем в своем рассудке, но живой. Живой.

Мы ждали очередного появления супруги с гордостью. Мы сделали это, мы спасли парня. И теперь наступало время терапии любовью и нежностью близких – жены и детей.

Она вошла в ординаторскую в сопровождении тех же, с кем прибыла в первый свой визит. Но что-то было не так. Какая-то черная аура сопровождала делегацию, отчуждение и досада, непонятное молчание в ответ на наши восторги. Мы прошли к Степе. Он сразу же оживился, пытался приподняться, протянул левую руку к супруге, и слезы покатились по его щекам. Наталья неожиданно отдернулась от него, словно обожглась, а затем она истерично взвизгнула и ринулась в ординаторскую. Мы в недоумении помчались за ней. Наталья же, подскочив к сопровождающему ее офицеру, истерично зашипела.

– Это все антоновские фантазии, это он все мне уши прожужжал – Степа нормальный, Степа выздоровеет. Где он нормальный?! – сорвалась она в крике. – Он же идиот! Он же полный инвалид! Нет, я не смогу взять его домой. Ему надо в дом инвалидов. Мы только вчера с детьми вернулись из санатория, и там младший увидел инвалида-афганца без ноги, так с ним случилась истерика. А что будет с детьми, когда я заберу его домой?

Ее трясло, она в злобе смотрела на врачей. Я подумал о том, что эта женщина, почти вдова Героя России с соответствующим пенсионом, почетом и уважением, превращается, благодаря этим врачам-недоумкам, в жену-терпимицу, несущую тяжкий крест в виде мужа, глубокого инвалида. А она еще такая молодая, такая красивая и вот…

После ее ухода Степан неожиданно вновь затемпературил и погрузился в глубочайшую печаль. Слезы ручьем катились по его щекам.

Ты знаешь, что в моей жизни очень часто происходило много необъяснимого рационально. Оглядываясь назад, я постоянно ощущаю дыхание кого-то за своей спиной. Кто это? Поверь, я не знаю. Может, это мой Ангел, может – мое второе «я», а может – это посланники Сатаны. Я не знаю. Но все же, я думаю, что это доброе начало – то, что меня охраняет, предупреждает и не дает упасть раньше времени. Поверь, это не паранойя, не бред и не шизофрения.

Утром, в шесть часов, когда я уже выехал из гаража, раздался звонок. Звонил профессор Крутов, знаменитый и всеми уважаемый профессор Крутов.

– Артем, доброе утро. Вы уже встали?

Да, профессор, я уже еду в госпиталь.

– Артем, когда вы будете на месте?

– Я думаю, минут через сорок.

– Если вы не возражаете, к вам сейчас подъедет Мария Николаевна Нестерова и расскажет вам о своих печалях. Я очень надеюсь, что вы сможете помочь ей в ее горе и принять нужное решение. После разговора с ней позвоните мне, пожалуйста. И если вы не возражаете, коллега, я дам ей номер вашего сотового телефона.

За лаконичным диалогом выстраивался абсолютно понятный контекст. К профессору обратилась очередная «крутизна» с большими финансовыми возможностями, и у этой «крутизны» наверняка большие проблемы со здоровьем. Нужна была качественная помощь с соответствующим материальным вознаграждением. Профессор, естественно, не мог разговаривать о земном, то есть о деньгах. Поэтому и раздавался его звонок одному из верных ему врачей. Попасть в круг доверенных врачей профессора Крутова было практически невозможно. Но за много лет сотрудничества мне это удалось. И сейчас я отвечал за анестезиологическо-реанимационную составляющую направления деятельности профессора.

Ровно в семь двадцать я был в своем кабинете. А в семь тридцать мне позвонила на сотовый Мария Николаевна и попросила аудиенции. В кабинет вошла яркая, с модельной внешностью, женщина. На вид ей было лет двадцать восемь. Сказать, что она была прекрасна, значит не сказать ничего. Это была женщина из другого мира. Мира достатка, счастья, мира небожителей. Высокая, под метр семьдесят пять, в идеально скроенном и идеально сидящем на ней сарафане, в стильных босоножках, подчеркивающих красоту ее ног, с модной стрижкой на пепельных волосах и с большими голубыми глазами. Я онемел.