— Тому, кто владеет магией, не нужны доспехи или клинки. Оружие всегда можно отнять, а прокачанный маг способен колдовать, как угодно, моё любимое заклятие, кстати, «паралич».

Мужик колебался, с одной стороны он чувствовал, что Амелин глумится, а с другой, явно опасался, что это может оказаться правдой.

— Короче, я предупредил, — медленно отступая, пригрозил он. — Больше чтобы здесь не появлялись.

Окружающие с интересом наблюдали за нашим разговором и после того, как он ушёл, ещё долго прислушивались к тому, что мы обсуждаем между собой.

— Что за заклятье такое? — тихо спросила я, когда мы снова перевернулись на живот.

— Просто стих, — Костик, прижавшись, накрыл меня сверху рукой так, чтобы нас точно никто не мог слышать. — Пушкин на латыни. «Я помню чудное мгновение». В Интернете нашёл. Наши перевели. Прикольно, да?

— Я думала, ещё немного, и ты вызовешь Патронус.

— Больше не вздумай вступаться за меня. Никогда! — он вдруг резко посерьёзнел и перевернулся на спину. — Во всяком случае, пока сам об этом не попрошу.

Я ничего не ответила, и мы, полежав молча ещё минут десять, ушли.

Якушин заметил нас. Долго смотрел, но не подошёл.

В ту ночь сквозь сон мне почудился отдаленный детский голос. Взволнованный и невнятный. Поначалу казалось, что он доносится из соседней комнаты. Рассказывает что-то сбивчиво и торопливо.

Лёха с Якушиным приходили поздно и вполне могли привести кого-то с собой, но не ребёнка же.

Я осторожно встала и приоткрыла дверь. В комнате было темно и тишину нарушало только их размеренное дыхание. Я снова прислушалась, голос стих, но когда легла, будто бы появился снова, только на этот раз уже за стеной.

Приложила ухо — прекратилось, а стоило вернуться на подушку, почудился опять. Беспокойный, жалобный голос в моей голове.

Голос маленького несчастного мальчика, но не того, убитого здесь давным-давно, а пока ещё вполне живого, спящего на той половине дома.

Должно быть, визит страховщицы и сцена на карьере произвели на меня слишком сильное впечатление.

Прежняя жизнь Амелина была полна грязи, несправедливости и темноты. Вины его, конечно, не было, но он вырос во всём этом и приспособился, поэтому моя глупая попытка вывести его на свет, избавив от общественного осуждения, окончилась полнейшим провалом. Этот непроглядный мрак уже давно стал частью его самого.

Мне очень хотелось сделать для него что-то, но я никак не понимала, что.

Из-за духоты и неприятных мыслей задремала я только, когда рассвело. А проснувшись, сразу увидела над собой задумчивого Якушина со скрещенными на груди руками.

— Пойдёшь купаться?

— Нет, — проговорила я пересохшими губами, ещё не достаточно придя в себя, чтобы возмутиться тем, что он вломился ко мне.

— А вчера ходила.

— Это была плохая затея.

— Может, хватит уже? У меня ведь тоже терпение не бесконечное, — тихо произнес он. — Я ведь серьёзно уеду.

— Что хватит?

— Притворяться хватит, что ты ничего не понимаешь.

Мой мозг категорически отказывался включаться.

— Очевидно же, что он тебя обманывает.

— Кто? Костя?

— Папа Римский.

— С чего ты взял?

— Мы с ребятами теми поговорили. Они не сомневаются, что это он. Там просто по-другому и не могло быть. Гриша за ним побежал, а потом бац и в карьер свалился. Удивительное совпадение, правда?

— Ну, во-первых…, — я начала просыпаться. — Если эти твои «ребята» и видели что-то, то не дальше посёлка. Во-вторых, был уже вечер, а в лесу ещё темнее, и Гриша вполне мог оступиться, в-третьих, откуда нам знать, что эти его друзья сами не воспользовались ситуацией и не столкнули его?

— Что ты такое говоришь?

— Помнишь, Алёна рассказывала, что они все его не любили. Он был должен им всем и подставлял. Помнишь? Может, дело вовсе не в утопленных телефонах, может, им нужно просто свою вину на кого-то спихнуть?

Саша возмущённо фыркнул:

— Ради того, чтобы его выгородить, ты придумаешь что угодно и будешь сама в это верить.

— Мне не нужно ничего придумывать. Это ты веришь кому попало, а я за Костю ручаюсь, как за саму себя. Если он сказал, что не делал этого, значит, не делал.

— Ну-ну, — Якушин поморщился и вышел, а я вдруг с удивлением вспомнила, что именно этого Амелин мне и не говорил.

А когда парни ушли, стало слышно, как за стеной играет музыка, и я решила, что раз я на стороне Амелина, то просто должна ему верить.

Мама часто рассказывала про одну свою подругу, которая вечно подозревала своего мужа в изменах. Рылась у него в телефоне, компьютере, следила, караулила и могла нагрянуть к нему на работу в любое время. Они с папой постоянно смеялись над ней. Сама мама никогда бы до такого не унизилась, хотя папа был молодой и красивый, а из-за работы вокруг него крутилось множество женщин.

Мама ему просто доверяла и всё. И папа этим не пользовался. Он порой даже специально ей что-то такое рассказывал, чтобы она поревновала, но однажды мама очень серьёзно сказала ему: «Если я перестану тебе верить, больше ты меня не увидишь». Я знала, что это не пустые угрозы, и папа знал. Поэтому так рисково шутить перестал.

— Смотри, что я придумал, — Костик усадил меня на раскладушку, забрал из рук чашку с чаем и вместо неё сунул свой мобильник. — Мне во сне это приснилось.

По всему полу, как в первый день, когда мы только приехали, были раскиданы аудио кассеты. Он поднял первую попавшуюся, воткнул в магнитофон и нажал тугую клавишу. Бодрая, жизнерадостная музыка наполнила комнату и полетела по всему дому. Динамики хрипло задребезжали.

— А теперь шазамь! — скомандовал он тоном генерала, отдающего приказ открыть огонь.

Я ткнула в кружок с белым логотипом Шазама — мобильного приложения, распознающего исполнителя по звуку, и он ритмично запульсировал.

— Pulp «Disco дветысячи», — прочла я.

— Видишь! — воскликнул он, весело пританцовывая. — Теперь мы можем узнать всё, что здесь записано.

Я окинула взглядом кассеты. Их было около двухсот, а то и больше.

— Откуда это всё?

— Тут всякое. Что-то Мила приносила — репетиционное, что-то от соседей осталось. Винегрет, в общем. И ничего не подписано. Можно будет сделать плейлист и закачать эти песни в mp3.

Его наигранная беспечность настораживала.

— Для чего тебе эти древние плейлисты?

— Ты что?! Для воспоминаний, конечно.

— Прости, но я не понимаю.

— Песни намного лучше фотографий. Фотографии мертвые. И люди на них не такие, как в жизни. Вот, например, — он вытащил из-под книг стопку фотографий, перебрал их и протянул одну полароидную: Мила в короткой чёрной юбке с непонятной взъерошенной прической и огромными кольцами в ушах.