И снова в дверях мастерской показался Фриц.

– Так что, хозяин, к вам опять пришел один человек…

– Кто там еще? – раздраженно спросил мастер.

– Этот… как же его… нотаривус…

Фриц отступил в сторону, и в мастерскую быстрыми семенящими шажками вошел маленький, похожий на гнома человек с большим кожаным портфелем.

– Позвольте представиться – нотариус мэтр Штук! – проговорил он неожиданно гулким и внушительным басом.

– И что же вам угодно, мэтр? – осведомился мастер, не ожидавший от визита нотариуса ничего хорошего.

– Мне угодно известить вас, что в прошлом месяце в Страсбурге скончался ваш родственник, господин Корнелиус Вайсберг.

– Прискорбно слышать, – вежливо проговорил мастер. – Честно говоря, давно не имел о нем никаких известий. Я полагаю, похороны уже состоялись?

– Вы совершенно правы. Господин Корнелиус похоронен в семейном склепе. Но я пришел сообщить вам не об этом…

– А о чем же?

– Согласно последней воле покойного, соответствующим образом оформленной, вам причитается некоторая сумма наличных денег, которую я и привез…

С этими словами нотариус расстегнул портфель и достал из него шкатулку черного дерева.

– И сколько же здесь? – осведомился мастер, чувствуя, как от волнения у него задрожали руки.

– Здесь, согласно описи, тысяча триста талеров…

Мастер Вайсберг не помнил, что еще говорил нотариус. Не помнил, как подписывал какие-то бумаги. Не помнил, как проводил нотариуса до порога своего дома.

Перед его глазами стояла старинная фреска – бредущие к вратам ада грешники и поджидающие их демоны. Темные языки адского пламени, кипящие котлы со смолой…

И одна мысль билась у него в голове – если бы этот нотариус поспешил, если бы он приехал на несколько дней раньше, он, мастер Вайсберг, не подписал бы договора с мерзким господином Якоби, не обрек бы свою душу на вечные страдания…

Ах, если бы можно было повернуть время вспять… но, увы, это невозможно…

И снова, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, он принялся за работу. Конечно, ему следовало заняться заказом фрау Доппельганц, но вместо этого он принялся за те старые напольные часы, которые достались ему от учителя.

Он в сотый раз перебрал их механизм, и вдруг – о чудо! – старые часы пробили дважды, и стрелки сдвинулись с места.

Правда, было в этом что-то странное.

Во-первых, стрелки оказались в недопустимом положении – часовая стояла точно на двенадцати, как в полночь, минутная же – на шести, или на половине часа. Мало того, когда стрелки сдвинулись с места, они пошли не вперед, а назад, как будто время повернулось вспять. И шли они все быстрее и быстрее, так что скоро трудно было уследить за их стремительным движением…

Наконец они остановились, и часы снова пробили. На этот раз семь часов.

И тут же колокола церкви Святого Лаврентия прозвонили седьмой час. За окном протарахтела повозка зеленщика, раздался звонкий голос точильщика.

Мастер Вайсберг в удивлении огляделся.

Он уже видел этот вечерний свет, падающий на стены мастерской, слышал бой часов на церковной колокольне и грохот повозки по мощенной булыжником улице… он как будто вернулся на несколько дней назад.

За дверью мастерской раздались шаги, дверь открылась, и Верзила Фриц заглянул в комнату:

– Так что, хозяин? Там пришел тот человек… ну, тот, про которого вы говорили…

И не успел он договорить, как в мастерскую вошел худой сутулый господин в черном сюртуке с осыпанными перхотью плечами, с крючковатым носом и маленькими, глубоко посаженными глазами, в сбитом на сторону парике.

Мастеру Вайсбергу показалось, что с его появлением в мастерской запахло серой и кипящей смолой.

– Итак, – проговорил господин Якоби зловещим тоном, – господин Вайсберг, я полагаю, вы приготовили для меня деньги?

– А как же! – мастер Вайсберг покосился на шкатулку черного дерева, которая стояла перед ним на столе, – все приготовил, господин Якоби. Напомните, сколько я вам должен?

Лицо гостя удивленно вытянулось и перекосилось.

– Если не ошибаюсь, сто пятьдесят талеров? Или вы хотите еще что-то получить за задержку платежа? Надеюсь, двухсот талеров вам хватит?

Он открыл шкатулку, отсчитал деньги, придвинул их господину Якоби.

– Извольте расписку…

Но мерзкий господин внезапно грохнулся на пол и превратился в большую крысу с обвислыми усами.

Крыса с мерзким писком скрылась в углу мастерской.

И снова Александре снился странный и запутанный сон.

Ей снился варан Вася, который, развалившись на кожаном диване, курил кальян и разговаривал с академиком Сикорским об органической химии. Потом варан куда-то исчез, а академик взял Александру за руку и повел ее по узкой дорожке, выложенной желтым кирпичом. Дорожка привела их к крыльцу маленького нарядного домика с красными наличниками. Академик потянулся к дверной ручке, и тут Александра поняла, что это никакой не домик, а большие напольные часы. Точно такие же, как те, что стоят в гостиной.

В это мгновение часы стали бить, и от этого звука Александра проснулась.

Часы за стеной действительно били, причем, что странно, вовремя, в девять часов утра.

На улице было солнечно и щебетала какая-то птичка. Александра, как настоящая горожанка, не различала птичьи голоса и не смогла определить, кто это поет – малиновка, зяблик или вообще какая-нибудь красношейка.

Она решила, что в такую погоду стыдно валяться в постели, и поднялась. Переоделась, привычно отгородившись от портрета академика дверцей шкафа, вышла из комнаты и только тогда вспомнила, что случилось накануне вечером.

Александра задумалась, как вести себя, если встретит Раевских.

На кухне Дарья возилась с кофеваркой. Увидев Александру, она оживилась и проговорила:

– Кофе хочешь? Нас теперь меньше, так что на всех хватит…

– Меньше? – переспросила Александра.

– Ну да, конечно. Раевских нет. Сейчас вот отнесу кофе Павлику и вернусь, еще сделаю…

Дарья взяла две чашки дымящегося кофе и выплыла из кухни.

Тут в дверях возник Сергей Фомин. Хотя, конечно, он никакой не Сергей и тем более не Фомин, но Александра продолжала его так мысленно называть.

– Ваша работа? – вполголоса спросила она.

– О чем это вы?

– О Раевских. Ваши люди их арестовали?

– Нет, – ответил он спокойно. – Они просто сорвались ни свет ни заря и съехали, пока все спят.

– Вы тут правда ни при чем? Их не арестовали?