Такая сумма парня вполне удовлетворила – и он, быстро перепрятав деньги в свой кошель, исчез за дверью.

- Квинт, но зачем все это? – Геллия стояла в проеме, что вел из прихожей в квартиру, и ошарашенно оглядывалась, - Мы что, будем переезжать? Я чего-то не знаю? Эта квартира же целую кучу денег стоит.

- И да, и нет, и не совсем, - уклончиво ответил Квинт, - Я хотел тебе все рассказать при личной встрече. Но сначала. Вы, наверное, голодные с дороги?

Геллия медленно кивнула. В ее взгляде читалось любопытство, смешанное с настороженностью – и отчего-то он так взбудоражил Квинта, что он решил потянуть с новостями еще немного.

- Прошу, - мастерски изобразив полное непонимание ее невысказанного вопроса, Квинт открыл дверь в триклиний и размашистым жестом пригласил их входить.

По такому случаю, на столе красовались разнообразные блюда, которые он купил в куда более приличном месте, чем те, где он обычно ел. От первых доходов в новой должности его все еще отделяло принятие нескольких законов, и разбрасываться деньгами пока было преждевременно.

Но один шикарный ужин он мог себе позволить.

Стоило им устроиться за столом и приступить к еде, разговор продолжился сам собой, словно и не было никакой паузы.

- Ну так что у тебя там, Квинт, не томи! – по лицу Геллии читалось, что она перебрала уже все возможные и невозможные варианты в голове и никак не могла остановиться на каком-то одном.

Квинт загадочно улыбнулся, наслаждаясь моментом, перед тем как объявить, со всей причитающейся торжественностью:

- Мне предложили должность военного трибуна в будущей войне с Парфией!

Вопреки всем ожиданиям, ответом ему стала тишина. Рот Геллии приоткрылся в удивлении, а вилка чуть не выпала из ее руки, но ни единого слова не слетело с ее губ.

Несмотря ни на что, Квинт воодушевленно продолжал:

- Ты только подумай! Сначала трибуном побуду, потом вернусь, попробую избраться в эдилы. Потом… Да какая разница, что потом! Даже если у меня вообще больше ничего никогда не получится, Калавия все равно будет дочерью военного трибуна с приличным состоянием за плечами, а это совсем другой круг потенциальных женихов! А если у нас еще и сын родится…

Будущее играло яркими красками – и за их переливом Квинт не заметил, как изменилась в лице Геллия.

- Квинт, ты сошел с ума? – прозвучало как гром среди ясного неба.

Квинт осекся на полуслове и уставился на Геллию так, словно видел ее в первый раз в жизни.

- А как же мы?! Ты о нас подумал?! – Геллия распалялась все больше и больше.

- Конечно подумал! Ты меня слушала вообще?! – выпалил оскорбленный в лучших чувствах Квинт.

Калавия оторвалась от фиников и скривилась, так, словно с минуты на минуту собиралась разрыдаться.

- Квинт, ты сам-то себя слышал?! Какой жених Калавии, какой сын, если вас там всех парфяне перережут как собак?! – Геллия сорвалась на крик.

Губа Калавии опасно дернулась – и Квинт невероятным усилием воли осадил себя, чтобы не заорать на Геллию в ответ. Никакие разногласия не стоили слез их дочери.

- Да с какой такой радости? – спокойно, даже слишком спокойно, спросил он.

Геллия не поддержала его попытку и воскликнула:

- Ты что забыл, что случилось с Крассом?!

Все крутившиеся на языке слова разом пропали. Квинт осекся и уставился на жену круглыми от неверия глазами.

Запрещенный прием. Удар под дых. Может быть, он не был знаком с Крассом-старшим лично, но зато его младшего сына, Публия, знал еще с Галлии[1]. Славный парень.

Был.

Слухи что о его судьбе, что о судьбе его отца, ходили один хуже другого.

- Слушай, - голос прозвучал неожиданно спокойно, хоть все внутри и клокотало, - Об этом никто пока не должен знать, но Цезарь хочет взять это командование себе. А он не Красс.

Квинт накрыл руки жены своими прежде, чем продолжить:

- Геллия, послушай. Я военный. Я больше ничего не умею делать. Никогда не умел ничего делать. Ну вот закончатся наши последние отступные, и что дальше? На что мы будем жить?

Геллия помотала головой:

- Все как-то живут. Разводят скот, выращивают урожай. И мы приспособимся.

Облако серости снова нависло над головой, высасывая все краски и превращая образ будущего обратно в однообразное опостылевшее нечто, от которого хотелось выть и лезть на потолок.

Собрав оставшиеся силы в кулак, Квинт предпринял последнюю попытку:

- А потом что? Выдадим Калавию замуж за такого же парня, и они будут до самой смерти кверху задницами полоть вместе грядки? Такой шанс выбиться в люди выпадает раз в жизни!

Геллия резко вырвала свои ладони из-под его и подскочила:

- Какой шанс?! Безвестно погибнуть в песках?! – ее голос снова сорвался на крик.

Она не хотела его слышать. Не могла его слышать. Квинт смотрел на нее и не узнавал ту женщину, в которую когда-то влюбился.

Или же с его глаз просто спала та серая пелена, что застилала прошлые несколько лет жизни, и все предстало перед ним в истинных цветах.

Где-то рядом всхлипнула Калавия.

- Я еду в Парфию. Я так решил, - Квинт ударил кулаком по столу, - Если тебя настолько это не устраивает, можем хоть завтра подать на развод.

Геллия отшатнулась и неверящим взглядом уставилась на него. Он поднялся и, бросив незаконченный ужин, большими чеканными шагами пошел к выходу.

- Квинт, ты куда?! – испуганный вопрос раздался сзади.

- Туда, где меня еще не похоронили, - не оборачиваясь, бросил он.

Внутри все клокотало. Ярость и возмущение искали выхода, и лучшим, что он мог сделать сейчас – было просто уйти.

От хлопка входной двери на голову осыпалась штукатурка.

Ноги сами понесли его пятый этаж. Было самое время воспользоваться приглашением.

Сосед оказался неплохим парнем. Он, без лишних вопросов, впустил к себе Квинта. Выслушал, предложил вина и даже выделил ему кровать. С заинтересованностью расспросил его о будущей кампании и расстроился, когда выяснил, что никакие детали ему пока неизвестны.

Придя за ночь в относительный порядок, утром Квинт вернулся домой. Тяжелая атмосфера кладбища, царившая в квартире, сдавила виски, и не хотела отпускать, несмотря на то что Геллия больше не поднимала эту тему.

Испуганные взгляды Калавии так и вовсе резали по живому. Квинт пытался с ней поговорить, объяснить, что папа с