— Зачем вы учите этому Гарета? — недружелюбно спросил Нолан из глубины своего кресла. — Чего вы добиваетесь? Звания супермена?

— Мною руководит только смирение, — без всякой иронии в голосе ответил я.

— Просто пай-мальчик, — саркастически возразил Нолан, добавив в своей манере парочку непристойностей. — Встретился бы я с тобой на скачках.

— Я бы тоже хотел на это посмотреть. — В голосе Тремьена появилась какая-то мягкость и душевность. Он сделал вид, что принял наш разговор за чистую монету. — Мы сделаем заявку на разрешение вашего участия в скачках, Джон.

Никто из присутствовавших никак не отреагировал на это заявление Тремьена. Нолан же явно принял вызов. Я понял, что ему не по нутру даже слова, сказанные в полушутку. Своих позиций он не желал уступать никому.

Утро следующего дня застало Ди-Ди над набором для определения беременности. В ее глазах стояли слезы, но, как мне показалось, не слезы сочувствия, а слезы зависти.

В понедельник вновь на пороге дома появился Дун — ему требовалось узнать, в каких забегах выигрывала Гвоздичка и на каких из них присутствовал Гарри.

— Мистер Гудхэвен? — гулко переспросил Тремьен. — Эта лошадь принадлежит миссис Гудхэвен.

— Да, сэр, но в медальоне покойной была фотография мистера Гудхэвена.

— Снимок был сделан ради лошади, — возразил Тремьен. — Ведь я же говорил вам об этом.

— Да, сэр, — сухо согласился Дун, — а теперь поговорим об алиби на те дни…

Подавляя кипевший в нем гнев, Тремьен в задумчивости просмотрел формуляры и с полной определенностью ответил, что без Фионы Гарри ни на одних скачках не было.

— А в последнюю субботу апреля? — лукаво спросил Дун.

— Что? — вновь уткнулся в свои книги Тремьен. — А в этот день что произошло?

— Ваш главный сопровождающий конюх сказал, что миссис Гудхэвен в тот день свалилась с воспалением легких. Он помнит ее слова, сказанные потом в Стратфорде, когда ее лошадь выиграла в заезде, но затем была лишена титула победителя из-за положительного анализа на стимуляторы, что она все равно довольна, поскольку не видела победного заезда в Аттокстере.

Тремьен воспринял эту информацию, не проронив ни слова.

— Если мистер Гудхэвен отправился в Аттокстер один, — рассуждал Дун, — а миссис Гудхэвен осталась дома, прикованная болезнью к постели…

— Вы в самом деле не представляете реально, о чем толкуете, — перебил его Тремьен. — Анжела Брикел отвечала за лошадь. И она не могла просто так все бросить и уйти. Сюда же она вернулась вместе с лошадью в нашем фургоне. Если бы это было не так, то я в любом случае узнал бы об этом и наказал ее за халатность.

— Но из слов вашего главного сопровождающего конюха, сэр, — с убийственными интонациями своим певучим голосом поведал Дун, — я понял, что им пришлось ждать Анжелу Брикел в тот день в Аттокстере, поскольку она куда-то испарилась и ее не могли найти, а все уже были готовы к отъезду домой. Она оставила лошадь без присмотра, сэр. Ваш главный сопровождающий конюх решил подождать ее еще полчаса, и только тогда она явилась, причем не объяснила, где отсутствовала.

— Ничего подобного я не помню, — сухо заметил Тремьен.

— Нет сомнения в том, что они не захотели вас тревожить, сэр. В конце концов, ведь никакого вреда причинено не было… или я ошибаюсь?

Дун отвесил один из своих излюбленных молчаливых поклонов, в котором даже при наличии минимального воображения угадывалась его безусловная уверенность в виновности Гарри.

— На ипподроме ни у кого не может быть никаких секретов и личных дел, — заявил Тремьен, явно несколько лицемеря. — Ни одному из ваших намеков я не верю.

— Анжела Брикел умерла через шесть недель после этого, — сказал Дун, — и за это время она успела воспользоваться набором для определения наличия беременности.

— Прекратите, — не выдержал Тремьен. — Эти ваши инсинуации из разряда гнуснейших. Они направлены против достойного, интеллигентного мужчины, любящего свою жену.

— Достойные, интеллигентные мужчины, любящие своих жен, сэр, также не застрахованы на сто процентов от внезапного порыва страсти.

— Здесь вы ошибаетесь, — упрямо возразил Тремьен.

Дун бросил на него долгий внимательный взгляд, за тем перевел его на меня.

— А что думаете вы, сэр?

— Я не думаю, что мистер Гудхэвен что-либо совершил.

— Ваше заключение основывается на десяти днях знакомства?

— Да. Впрочем, уже на двенадцати днях.

Дун долго о чем-то размышлял, затем медленно спросил меня:

— Лично вы имеете какое-либо мнение относительно того, кто убил девушку? Мой вопрос касается только ваших ощущений, сэр, поскольку, полагаю, что если бы вы имели на этот счет твердое мнение, то, несомненно, сообщили бы его мне, не так ли?

— Несомненно. Но никаких ощущений либо интуитивных догадок у меня нет, кроме разве того, что, я полагаю, это сделал кто-то, не связанный с этими конюшнями.

— Она работала здесь, — сухо напомнил Дун. — Большинство убийств так или иначе связаны с местом проживания.

Он вновь долго и многозначительно смотрел на меня, затем продолжил свою мысль:

— Ваша лояльность по отношении к здешним обитателям, сэр, делает вам честь, но лично я сожалею об этом. В этом доме вы единственный мужчина, которого никак нельзя привязать к убийству девушки, и я бы с удовольствием выслушал вас, однако только при том условии, что вы будете называть вещи своими именами и зрить в корень. Вы поняли, мою мысль?

— Вполне, — ответил я, хотя был несколько удивлен.

— А вы спрашивали мистера Гудхэвена о том дне, когда он отправился на скачки один, без жены? — требовательным голосом прервал нашу беседу Тремьен.

Дун кивнул.

— Он отрицает, что в тот день произошло что-либо из ряда вон выходящее. Но в его положении это вполне естественно…

— Не желаю больше возвращаться к этой теме, — отрезал Тремьен. — Вы нагромоздили здесь целую кучу вздора.

— Личные вещи мистера Гудхэвена были найдены в непосредственной близости от убитой, — флегматично заметил Дун. — Плюс к тому она носила его фотографию — а это уже не вздор.

После этого мрачного напоминания в абсолютнейшей тишине Дун молча ретировался; Тремьен же, очень взволнованный, заявил, что намерен поехать в поместье Гудхэтвенов, чтобы как-то их успокоить.

Тремьен, видимо, еще не успел добраться до них, поскольку позвонила Фиона. Трубку снял я.

— Ди-Ди, сославшись на недомогание, уже ушла.

— Джон! — воскликнула она. — Где Тремьен? Дун держит путь к вашему дому.

— О боже. Вы не представляете, как все это ужасно! Дун считает… Он говорит…