Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и все, Майки. Вот и все.
Слабая вспышка сознания — а может быть, животный инстинкт — заставила его напрячься и оттолкнуться ногами. Он не понимал, куда его несет — на спасительную поверхность или на могильное дно. Он позволил своему телу сделать выбор — у него самого на это просто не оставалось сил.
Нолан с хрипом втянул в себя первый живительный глоток воздуха, затем еще и еще, вырываясь из оцепенелого беспамятства. Моторная лодка грохотала где-то в стороне, удаляясь, и его захлестнула эйфория облегчения.
У него получилось! Получилось, черт возьми!
Оголтелое сердце колотилось в горле. Ставшее вдруг необычайно острым зрение позволяло видеть мельчайшие оттенки утонувшей в синеве ночи: тонкий, еле различимый силуэт птицы — ее крылья быстро взмывали и опускались, а затем замирали в долгом парении; серебрилась вдали то ли полоска берега, то ли мерцающее под луной мелководье; а река, такая враждебная прежде, черная, теперь струилась жидким фиолетовым оловом.
Медленно и бесшумно, стараясь не поднимать брызг, Майк поплыл к берегу.
Из дневника В.
Мне было семь лет, а ей — десять. За своей старшей сестрой я таскалась повсюду и смотрела на нее с открытым ртом. Еще бы — ведь она была такая большая, взрослая. Она много знала и всегда рассказывала упоительные сказочные истории, делая меня главным персонажем. Она меня любила, хотя по-настоящему близки мы никогда не были — гораздо больше общих интересов у Лорел было со старшими братьями, Заком и Гэбриелом. Тем исполнилось по одиннадцать, и они втроем вечно о чем-то шушукались, обсуждали школьные темы, заставляя меня жутко ревновать и завидовать. Когда ты самый младший в семье, это, помимо бонусов, имеет и ряд неудобств. Тебя не воспринимают всерьез.
Лорел всегда была жутко самостоятельной. Даже когда родители запрещали ей куда-то идти, мотивируя это или поздним временем, или необходимостью делать уроки, Лорел все равно находила способ получить желаемое. Она тихонько выбиралась через окно, ловя мой взгляд и прижимая палец к губам, призывая молчать и хранить тайну. Я рвалась вместе с нею, но она брала меня только в самых исключительных случаях.
Для меня эти редкие запретные вылазки из дома становились удивительным приключением, которого ждешь всем сердцем, а потом неделями смакуешь воспоминания. Хотя, если подумать, ничего особенного не происходило — мы просто гуляли по району, представляя, что отправились в кругосветное путешествие; залезали на раскидистый вяз в конце улицы, в полной уверенности, что покоряем высоченную горную вершину, и оттуда взирали на прохожих, жуя припасенные в кармане фисташки. Или отправлялись на пруд в дебрях лесистого парка и подолгу сидели на песчаном откосе, глядя на воду и фантазируя, что мы на берегу океана и на горизонте вот-вот появится корабль. Иногда к нам присоединялся мальчишка из дома напротив, симпатичный и вихрастый, учившийся с Заком и Гэбриелом в одном классе. Лорел называла его Ковбой, потому что он обожал носить клетчатые рубашки и жилетки с бахромой и выглядел при этом весьма самодовольно. Забавный был пацан, хотя на меня он никогда не обращал внимания — в этом возрасте разница в четыре года кажется бездонной, и для него я была глупой, шепелявящей малявкой.
Стояла середина лета, которое мы с Лорел проводили дома. Зак и Гэбриел (счастливчики) тренировались в летнем спортивном лагере, а мы с сестрой отчаянно скучали. Однажды в субботу — родители с соседями жарили на бэкъярде барбекю — Лорел предложила сбежать на пруд искупаться.
— Они все равно не узнают. — Сестра кивнула на родителей, потягивающих пиво и обсуждающих с друзьями какую-то животрепещущую тему. — Скажем, что идем в гости к Ковбою, они не будут против. А когда начнут беспокоиться, мы уже вернемся домой.
Разве я могла противостоять подобному искушению?
К Ковбою мы действительно зашли — но лишь для того, чтобы убедить его присоединиться к нам. Мы караулили его, притаившись за пышным кустом (мама называла его фор-зи-ци-я), и ждали, когда же он сможет незаметно выбраться из дома, прихватив с собой полотенце — свое мы опрометчиво позабыли.
Наверное, прошла целая вечность — я даже успела проголодаться, — прежде чем Ковбою удалось улучить момент и вырваться из-под бдительного родительского ока. Мы галопом поскакали в парк, стараясь держаться в тени деревьев, чтобы не привлекать к себе внимания. День был погожий и выходной, в обычно безлюдном парке гулял народ, и кто-то мог заметить шатающихся без надзора детей. Мы юркнули в заросли, на давно протоптанную нами тропинку, и бойко зашагали к заветному месту, о котором — мы были убеждены — никто, кроме нас, не знал.
Спустя десять минут мы уже выходили на маленькую открытую полянку, вплотную примыкавшую к воде. Поросший невысокой травой берег словно скатывался вниз с пологого откоса, раздеваясь на ходу, скидывая одежду, как отчаянный мальчишка, бегущий купаться. У самой кромки берег становился песчаным, мягким, нагретым солнцем и плавно съезжал под воду. Чуть поодаль торчала покосившаяся табличка «Купаться запрещено», но мы никогда не обращали на нее внимания.
Лорел и Ковбой сразу ринулись в воду, первая — аккуратно сложив платье, второй — бросив одежду как попало, а я осталась сидеть на гладком бревне, чтобы наблюдать за их весельем, ведь плавать я не умела.
Что в итоге произошло, я так и не поняла, да и никто не понял. Ее ногу свело судорогой, и она запаниковала? Водоросли опоясали ее лодыжку, вызвав неконтролируемый страх? Может быть, она попала в ямку на неровном дне, испугалась и наглоталась воды?
Все случилось так быстро, что я даже не успела прочувствовать момент. Секунду назад сестра плескалась на мелководье, и вот уже ее светлая макушка скрывается под водой и больше не появляется. Ковбой кидается в ее сторону, ныряет, выныривает, отплевываясь, и снова погружается под воду.
Странно, но я отлично помню, о чем тогда думала: он напоминал мне веселого дельфина из океанариума, который мы посещали прошлым летом. Ни на секунду меня не пронзила мысль о том, что происходит что-то ужасное. Я была слишком мала и верила в неуязвимость старшей сестры. Это мелкие вечно попадают в неприятности, поэтому за ними нужен глаз да глаз. А со взрослым человеком (ведь десять лет это уже практически взрослый!) — что может стрястись?
Даже когда Ковбой с побелевшим, страшным, ставшим вдруг чужим лицом вылез на берег и безвольно рухнул на песок, я все еще ждала, когда вынырнет Лорел и мы отправимся домой.
А потом Ковбой долго ковырялся в своей одежде, трясущимися руками выуживая из кармана телефон и набирая 911. Я не понимала — то ли вода течет по его щекам, то ли слезы.
Есть семьи, которые трагедия разрушает. Нашу семью трагедия сплотила еще сильнее. Мы смирились, научились с этим жить. Как бы цинично это ни звучало, у родителей оставалось еще трое детей, нуждавшихся в заботе и внимании. Они не могли бросить нас на произвол судьбы, закрывшись в собственном горе. Мы оплакали Лорел, каждый по-своему. Но однажды дни скорби закончились. Мы вспоминали Лорел с любовью, готовые отдать все самое ценное, лишь бы иметь возможность изменить прошлое. Мы тосковали. Но родители (только повзрослев, я поняла всю их мудрость и силу духа) не позволили боли от потери разрушить нашу жизнь.