Как-то Варя в отсутствие Анны нашла газету, где карандашом были обведены объявления с услугами гадалок. Мало того, Варя выяснила, кому именно звонила Аня… Не женщина, а Шерлок Холмс какой-то. Что тут поднялось! Наверное, Варя с Софьей Петровной убили бы Анну, если б не вспомнили о ребенке, которого она ждала. Срок-то был уже вполне приличный!

Но лучше бы убили. Потому что Лев окончательно впал в тоску. Теперь он только пил и плакал. И все время вспоминал о Рите: какая та замечательная и необыкновенная. А он ее потерял…

Он не собирался уходить от Анны, обещал, что ребенка не бросит. Но по сути, его поведение напоминало глухую, затяжную забастовку. Быть все время рядом? Да пожалуйста. Ребенка признать? Без проблем. Денег домой принести? Да с радостью, только вот откуда их взять, работы-то нет… И Анне все пришлось тащить на себе.

И вроде бы услышали ее высшие силы, сделали все то, о чем девушка загадывала, но как-то… перевернули ее мечты с ног на голову… А ведь она так старалась, так старалась, буквально билась за своего Льва, пожертвовав всем. Только вот победа не принесла никакой радости. И самое печальное, что изменить ничего уже было нельзя. Выходит, что счастье – вовсе не награда за труды, а дар. Кому-то везет, а кому-то нет. Лотерея, по сути!

* * *

В середине лета в Терлецк из Франции неожиданно прибыла Наина Игоревна, владелица ботанического сада-музея. Николай жалел, что не успел реализовать все свои планы, но надеялся, что его доклад о будущих преобразованиях произведет на владелицу «Эдема» большое впечатление.

Наина Игоревна в жизни выглядела моложе и живее, чем на экране монитора. Она предстала с загорелым лицом без грамма косметики и почти без морщин и этих складочек у носа. А еще оказалось, что хозяйка сада худенькая и невысокая; с энергичной походкой и прямой спиной. Говорила женщина без акцента, на правильном и красивом русском языке. Правда, к этому Николай успел привыкнуть, так как много раз беседовал с ней по скайпу.

Словом, Наина Игоревна произвела на Николая самое приятное впечатление и в первую очередь своей моложавостью и бодростью. Это давало надежду, что она поймет планы о необходимом, буквально назревшем преобразовании «Эдема».

Приезжая дама выслушала доклад директора, а затем долго ходила с ним по саду, внимая его подробным разъяснениям. Если чего-то не понимала, задавала вопросы.

После Наина Игоревна много времени провела в оранжереях, беседовала с сотрудниками, бродила в толпе посетителей с утра до вечера, в будни и выходные. Даже к еноту Сёме заглянула в клетку и собственноручно покормила этого ненасытного зверя печеньками.

Через неделю Наина Игоревна вызвала Николая на разговор. Местом встречи она выбрала дальний уголок сада, где в зарослях жасмина стояла небольшая беседка. Начала Терлецкая свою речь так:

– Очень трудно выбирать руководителя, если делаешь это по рекомендациям друзей… Вас, Николай Борисович, мне представили когда-то как современного молодого ученого, бескорыстного и смелого.

– Интересно, насколько я оправдал эти ожидания? – улыбнулся Николай.

– Полностью оправдали, Николай Борисович, – одобрительно кивнула Наина Игоревна. Произнеся это, она вдруг замолчала, глядя в сторону с каким-то отстраненным, рассеянным видом. Словно забыла, о чем хотела сказать. «Нет, все-таки что ни говори, а возраст дает о себе знать! – с сожалением подумал Николай. – У мамы сколько раз замечал подобное. Человек как будто выпадает из реальности, теряется…»

– Я не идеален, у любого руководителя случаются просчеты, – осторожно заметил Николай. – Главное, чтобы они не оказались фатальными, чтобы их можно было исправить.

– И я об этом же. – Наина Игоревна рассеянно кивнула. – Вот думаю, как поступить лучше. Я ведь не вечна. Собираюсь передать «Эдем» в руки российского государства. Городу хочу сад отдать.

– Да? – растерялся Николай.

– Все уже решено. Моему сыну этот сад не нужен. Он настоящий француз и не готов заниматься «Эдемом». Дохода от сада немного, зато хлопот… Да и никогда моя семья не считала этот сад своим.

– А чьим же?

– Он давно принадлежит людям, уж простите мой высокий слог, – улыбнулась Наина Игоревна. – Когда-то, несколько десятков лет назад, я заявила свои права на «Эдем», но лишь затем, чтобы помочь саду пережить не самые легкие времена. Сейчас это уже не нужно.

– Людям… – повторил Николай. – Послушайте, эти люди чуть не погубили сад. И вашу семью изгнали из страны… Боже мой, такую страну чуть не погубили вовсе! И вы после этого говорите о каких-то людях?

Наина Игоревна помолчала, затем произнесла спокойно:

– Мой сын, Макс, не знает ни слова по-русски. Я его спросила: «Ты поехал бы в Россию?» А он мне: «Зачем, маман?» Он у меня занимается серфингом… Вода, волны, океан – вот что его волнует. Я много рассказывала ему о своей родине, думала, что рано или поздно он поймет все, услышит голос предков… Но нет. Нет, не услышал.

– У всех по-разному. Вообще после революции из России уехали пять миллионов человек, – вздохнул Николай.

– Да. В Париже и в Берлине были целые кварталы соотечественников. Они еще помнили о той России, а их потомкам уже ничего не надо. Скажете, русская душа погибла? – спросила Наина Игоревна и тут же сама себе страстно ответила: – Нет! Она жива. И она по-прежнему здесь. Не там, а здесь!

– Но ведь вашу семью когда-то выгнали отсюда!

– Выгнали, да, – легко согласилась пожилая дама. – Нас ненавидел простой народ. И за дело. У нас было все, у них, бедных, – ничего. На нас, на дворянах, тоже лежит вина за революцию. Бабушка вспоминала – едет она как-то летом в красивом ландо такая нарядная, веселая девочка… рядом гувернантки, няньки, мамки. А в поле голодные люди стоят, смотрят на нее угрюмыми глазами… Их дети от голода пухнут, без всякого присмотра. Об этом надо было нам, дворянам, помнить. Я бабушку как-то спросила, отчего она не думала о том, что простой народ живет в нищете? «Да я о балах тогда только думала, о званых обедах!» – тоненьким голоском произнесла Наина Игоревна и рассмеялась. – Потом, в конце 50-х, бабушка как-то попала с туристической поездкой в Россию. Вернулась удивленная – оказывается, русские люди при любой власти остаются русскими! Так что, милый мой, у меня нет никаких претензий к большевикам. Все виноваты одинаково, что красные, что белые.

– Ну что ж… Хотите отдать «Эдем» в руки государства – ваше право.

– Я договорилась, что на посту директора останется тот человек, которого я назначу. В администрации города и те чиновники, что заведуют музеями и парками в стране, уважают мое мнение… Но, Николай Борисович, я не хочу, чтобы это были вы.

Николай вздрогнул. Такого поворота он не ожидал.

– Я не согласна с вашей политикой, с планом ваших преобразований… Это совсем не то, что надо людям, что надо городу.

– У вас есть другая кандидатура? – растерянно спросил он.