– А может, Лев тебя не может забыть? – усмехнулся Евдоким.

– Не знаю. Мне его жалко.

– Ты его любишь до сих пор? Ты к нему что-то чувствуешь? Я ревную, честно!

– И я ревную тебя. И еще мне иногда кажется, что ты до сих пор вспоминаешь об Элле. И даже знаю, в какие моменты… Я по твоему лицу читаю.

– А я ревную, когда ты свои экскурсии по саду водишь, а на тебя все смотрят. Да, я видел, как на тебя мужчины смотрят!

– А на тебя – женщины. На твою бороду. А это только моя борода!

Они оба захохотали и опять обнялись.

– Я хочу, чтобы у нас была настоящая свадьба. С фотографом, с кольцами и цветами. Чтобы ты была только моей и мою фамилию носила.

– А ты носи кольцо на руке, чтобы все видели, что ты мой… – насупившись, грозно произнесла Рита.

На следующий день Рита поехала в ту квартиру, где жила раньше. Они с Евдокимом решили жить у него, а квартиру Риты сдавать, но до этого пока не дошло.

Рита распахнула дверцы шифоньера – полетела пыль. В лучах вечернего солнца, льющегося из окна, невесомые частички замерцали золотом. Рита, чихнув, достала из глубин шифоньера огромный сверток целлофана, в котором пряталось что-то белое и воздушное. Это было старое свадебное платье.

Освободив платье от целлофана, Рита разложила его на диване, затем скинула с себя летний костюм. Путаясь руками в пышном подоле свадебного платья, Рита полезла внутрь его… У нее возникло ощущение, будто она попала в душную, скользкую, шуршащую нору. Наконец, не без труда, выбралась на свет с другой стороны платья. Придерживая его за лиф сверху, подошла к зеркалу.

Платье было не просто велико Рите, оно словно существовала отдельно. Отпусти его – и оно упадет вниз, сложится вокруг ступней высокой белой пеной. «Ничего себе… Помнится, я, когда покупала его, еще беспокоилась – не тесновато ли, не взять ли размером побольше… – растерянно подумала она. – Это что же, я так сильно похудела?» Рите вдруг стало страшно. А вдруг она снова поправится? Нельзя радоваться, ведь неизвестно, что ждет в будущем! Потом вспомнила вчерашние слова Евдокима: «Ты уже научилась не страдать из-за ерунды… Научись и радоваться – особенно когда есть повод». Вспомнила и выдохнула. Что ж, пусть наступит время радости, которое надо запомнить, прочувствовать, пропустить через себя – каждую минуту, каждую секунду…

* * *

Даже в этот день Рита умудрялась думать о работе, вот и сейчас, пока шла к месту, где была назначена фотосессия, принялась давать на ходу указания своей секретарше:

– Лидуся, ты первое объявление не снимай, а рядом повесь второе, что в конце июня состоится выставка поздних сортов пионов…

– А на сайте? – спросила деловито секретарша, тыча наманикюренным пальчиком в экран планшета.

– Да, да, и обязательно продублируй все на сайте! Что сейчас еще цветут ранние, а следом идут уже поздние.

– Рита! – позвал Евдоким.

– Да? – Она оглянулась, помахала букетом.

Новое платье очень шло Рите – узкое, с зашнурованной талией, с ажурной фатой. Пожалуй, в этом наряде его невеста напоминала сейчас девушку со старинной, еще дореволюционной открытки.

Евдоким послал Рите воздушный поцелуй.

На большой поляне цвели пионы – огромные, разноцветные – от бело-розовых оттенков до темно-пурпурных. Порой такие огромные, что их «головы» невольно клонились вниз…

По поляне разбрелись сотрудники сада, мужчины в костюмах, дамы в нарядных платьях.

– Дамы и господа… Минуточку внимания! Наши молодые наконец прибыли… – громко закричал приглашенный фотограф, выступив вперед со штативом. – Собираемся вот здесь в этой части поляны. Нет-нет, за линию не заходим…

– Рита, какое платье!

– Цветы, цветы чтобы были видны обязательно!

– Маргарита Сергеевна, вы знаете, а в Японии пионы считаются символом семейного счастья и благополучия…

Наконец кое-как всем удалось расположиться перед объективом.

– Внимание… Стараемся не шевелиться… Жених и невеста, слегка повернулись друг к другу!

«Люблю», – мысленно произнес Евдоким, глядя на Риту.

«Люблю!» – ответила она счастливым, восхищенным, удивленным взглядом.

– Стойте… стойте! Меня забыли! – раздалось неподалеку.

По аллее в ярко-алом платье торопливо бежала Марина, ее рыжие кудри развевались по ветру, а рядом с ней на поводке семенил енот с пышным алым бантом на шее – в тон платья Марины.

– Уф… Еле успела.

Марину поставили сбоку, енот немедленно принялся теребить свой бант, который, по-видимому, очень ему мешал.

– Внимание… Все замерли… Сейчас вылетит птичка! – закричал фотограф.

И в самом деле откуда-то с краю поляны вспорхнула пара голубей и улетела куда-то в сторону. Сёма моментально отвлекся от своего банта и, сцепив на груди лапки, мечтательно засмотрелся вверх, подняв остроносую мордочку. Вероятно, именно поэтому кадр получился исключительно удачным.