имею, как этим писать, запаниковала я, но справилась. Его часть сделки — моя часть сделки, и когда комендант, разбирая мои каракули, дошел до отвара сталлы, в котором я вымачивала шерсть, щека его дернулась. Продешевил, что ничего не меняет, это я, возможно, продешевила, но комендант не уточнил, не задал вопрос, еще раз поморщился и убрал и конверт, и мои записи в стол, встал и вышел.

Я осталась одна, слушая низкий стон, но я не успела даже подумать, что делать, как воспользоваться одиночеством, дверь открылась, вошел незнакомый мне стражник, жестом приказал выходить. И там, в коридоре, едва сделав шаг, я поняла, что…

За дальним окном коридора метались факелы, люди спешили по направлению к пристани. «Принцесса» опоздала почти на месяц — долгий срок, чтобы уже перестать надеяться, недостаточный, чтобы отчаяться до конца.

Ко мне не пришли с поклонами, матросы не тащили покаянно мой паланкин на плечах и не встретили меня радостно на борту с вином и плясками. Я вернулась к себе, где давно уже спали и малыш, и Теодора, легла на свою кровать, примостившись рядом с умаявшейся за день старухой. Утром Парашка принесла мне поесть и последние новости, я выслушала ее, дождалась, пока она уберется, и вытащила мешочек с монетами. Я бросила его среди прочего барахла, поскольку деньги тут ничего не значили, сейчас я достала мешочек, потрясла, задумчиво уставилась на свои руки. Не так давно на них были дорогие перчатки, изящные кольца, но каторга сделала свое дело. Вот эти тонкие шрамы — от шитья, эти — от досок, а рубец на левой руке оставил нож, которым я разрезала сукно. Еще немного, и кисть оказалась бы неподвижна.

Еще немного, кто знает, что бы стало со мной.

Скрипнула дверь, пожилой стражник поманил меня и протянул лист бумаги. Я взяла его, стражник ушел, я поднесла лист поближе к свече и прочитала, села на скрипнувшую кровать. В голове было пусто, впереди не было ничего.

Я спрятала паспорт, взяла деньги и трость, накинула на плечи плащ, вышла на улицу, не спеша пошла к берегу. К барже на волокушах каторжники тащили соль, обратно везли еду, бревна — здесь дрова стоят дороже золота — ткани, медикаменты, сундуки каторжников, и не странно, что вещи пережили хозяев. Вещи часто переживают людей, и что было для кого-то бесценно, для потомков обычный хлам. Что-то растащат стражники, что-то заберет комендант — обещанную ему Дитрихом сумму или все, что окажется в моем сундуке, а прочее без сожалений бросят в жаровни, и хватит тепла на пару дней. Так проходит мирская слава — все тлен, все пепел.

Волны толкали «Принцессу» в облезший борт, отпихивали от пристани, на мостике стоял капитан, давно забывший про данное мне обещание, по палубе носились матросы. Преследуя меня, на остров наползал влажный туман, затягивал скалы, слизывал с камня соль.

Матросы сделали вид — а может, действительно не узнали меня, лишь боцман кивнул как старому другу. Стояла на пристани я долгое время — не хотела мешать погрузке, и только увидев, что капитан махнул мне рукой, прошла к сходням. Меня пропустили, капитан спустился ко мне на палубу, я отошла подальше от матросов, стражников и ссыльных и смотрела, как белая простыня накрывает форт и скалы. К пристани двигались несколько фигур — две женские, две мужские.

— Вы припозднились, капитан, — только и сказала я, и он кивнул. Не спросил, каково мне здесь было, не уточнил, что я делаю на борту. Может, ему было плевать, а может, он все знал, как и комендант. Про Мезенцева он не знать не мог… я так полагала. Могла ошибаться.

На борт поднялись Марго, Мезенцев и Теодора. Марго держала ребенка на руках, увидев меня, она подошла ко мне, отдала малыша — я еле успела прислонить к стене трость, она от качки поползла, капитан подхватил ее, заинтересованно начал разглядывать. Марго достала паспорт, я удивилась, но почему бы и нет, комендант понимал, от кого чего можно добиться. От меня — технологии, я умнее, от Марго — безыскусных услуг.

Марго постояла, смотря то на листок, на который падали редкие крупные капли и размывали свежие чернила, то на туман, скомкала паспорт и, размахнувшись, выкинула его за борт. Мезенцев посторонился, пропуская Марго к сходням, Теодора была как каменная. Она не отдавала отчета происходящему, и я была уверена, что ее муж счел подобный расклад наилучшим для себя вариантом. Жене — сумасшедший дом, мне — ребенок, агенту императорской жандармерии — деньги и почести.

Стражник, приведший их на баржу, направился к нам, и я подумала — не конец. Где-то что-то произойдет, и…

Но он вытащил из-за пазухи мешочек с деньгами, который я переадресовала временно капитану. Не ребенка же было ему отдавать? Стражник спросил, куда отнести все вещи, мои и ребенка, и, получив ответ, убрался, а я посмотрела на остров, на капитана…

— Я отдам вам свою каюту, — улыбнулся мне капитан. — Сам устроюсь в соседней. Лучшее, что я могу сделать для вас и ребенка. Мальчик?

— Да, — я ответно попробовала улыбнуться. Нет, когда у тебя за плечами бессчетное количество дней в аду, улыбаться, черт возьми, больно. — Мать назвала его Александром.

— У вас есть паспорт?

Законный вопрос, либо я имею право быть на борту, либо у капитана будут проблемы.

— Да. И я хочу высадиться на берегу Рувии, — я оттопырила палец, указывая на мешочек с деньгами. Мерзавцы бывают порядочными людьми, комендант не оставил меня без гроша, хотя мог бы. Что он в издевку накидал в мешок ракушки и обломки кирпичей, я сомневалась. — Возьмите плату, сколько нужно. Если не хватит, у меня есть еще.

Сочтемся. Денег за пазухой мало, но — мы сочтемся. Я пойду на любые крайности, я почти выбралась… да, почти. Пока «Принцесса» бьется о причал, пока ее держат швартовы у берега, они держат здесь и меня.

Меня ждет неблизкий путь, волны, низкое небо, долгие дни в бесконечном море, сильный ветер, возможно, шторм. Я буду прятаться, мучиться, цепляться за палубу — и потом прятаться, мучиться, не спать ночами, пытаться выжить в чужой стране, чьи язык и обычаи мне не знакомы, но я справлюсь. Я одна, но у меня есть моя магия, и это значит, я не пропаду. Я одна, но у меня есть человек, которому я нужна больше, чем кто бы то ни было, странное