Портного же удержали при дворе и сделали личным портным султана, положив ему приличное жалованье. Чтобы месть султана была еще более изощренной, Абдул не имел права разделить свое вновь обретенное богатство ни с дочерью, которую поселили рядом с ним, ни с женой, которую принудили остаться дома без еды, в родной деревне, пораженной холерой. Вдобавок к этому, портному было запрещено разговаривать с Мирисой. Не мог он обращаться и к ее ужасному мужу.

Лишенный семьи портной чувствовал, что причин оставаться жить у него больше не было. Плохо выполненная работа приговорила их всех к убогому существованию, но если бы он покончил с собой, он бы поставил под угрозу жизнь из всех, поэтому портной с головой ушел в работу и изо всех сил пытался не думать о том ужасе, в который превратились ночи его дочери и одинокие, полные борьбы с нищетой дни его жены. Мир снова принялся за свое медленное и усыпляющее вращение, а портной шил, и наблюдал, и ждал.

Вскоре Эйми, молодая жена султана, стала взрослой настолько, что могла выносить ребенка, и так оно и произошло: она родила своему мужу здорового сына и наследника. Было назначено празднование, и султан приказал портному сшить камзол прекраснее, чем что-либо, виденное ранее. Он собирался произвести впечатление на жену в честь того, что они снова смогут проводить ночи вместе.

Утром в день-празднования Абдул преподнес султану свою работу. Аккуратно развернув шелковистый футляр, в котором лежал камзол, он достал из него действительно выдающееся произведение искусства. Он приметил этот фасон на картине, где был изображен путешественник с Запада, и с радостью отметил на лице султана улыбку одобрения. Более узкий в рукавах и приталенный, чем было обычно принято носить при дворе, камзол был сделан из единого, бесшовного куска, подобно второй коже, которая, как предположил портной, должна была вызвать у Эйми восторг. Более того, поверхность камзола состояла из ярко-оранжевых пластинок, находивших друг на друга, как чешуя на коже черепахи, и он сверкал под утренним солнцем — сначала рыжим, потом вишневым, а потом померанцевым светом, как будто отражая тысячу фосфоресцирующих закатов.

Конечно же, вещь понравилась султану, потому что темные цвета ассоциировались с окончательностью смерти, а свет солнца был совершенно противоположен этому. Сейфеддин был заворожен и возжелал примерить камзол немедленно, но Абдул настоял на том, чтобы провести примерку лично, и в редком приступе восторженного тщеславия султан позволил ему дотронуться до монаршего тела. Как только камзол был должным образом застегнут и затянут, султан призвал мать, чтобы заручиться ее одобрением.

Валиде, вдовствующая султанша, не относилась к женщинам, отличавшимся умением выражать восторг или удовольствие по поводу других, по даже она была заворожена работой портного. Она ходила вокруг сына кругами, как перекормленная гиена, восхищаясь камзолом со всех сторон.

— Он потрясающий, правда? Что это за невероятный новый материал? — сиял султан, ловя свое отражение в огромных медных панелях на стенах уборной. Он позвал евнуха: — Приведи сюда мой диван, — приказал он. — Я желаю оставаться в своих небесных одеяниях вплоть до начала празднования.

— Я бы не стал этого делать, ваше королевское величество, — предупредил Абдул. Султан был шокирован — никому не дозволялось говорить вне очереди в его присутствии.

— Чего бы ты не стал делать, прошу, скажи? — прогрохотал он.

— Вы не сможете расслабиться, государь. Видите ли, я сделал камзол из тысячи скорпионьих хвостов, и я посадил его на вас, как влитой. Поэтому если вы сожмете камзол в каком-нибудь месте, хвосты, — каждый из которых прошит золотой нитью и все еще содержит каплю яда, — выдвинется вперед и уколет вас сквозь подкладку, и я могу обещать вам, что это будет медленная смерть, потому что скорпионы, которых я отобрал, были среднего размера, вследствие чего ядовитость их столь же велика, сколь и болезненность их укусов. Любой нажим в любом месте этого камзола — и вы будете ужалены, ужалены и ужалены — снова и снова. Только укус пустынного тарантула может принести такое же страдание.

Султан разглядел левый рукав и осторожно стиснул пластинчатый материал, который состоял из сегментов, как шейка креветки. Сделав так, он увидел, что золотая нить натянулась, и в ужасе обнаружил, что одно из жал проникло через шелковую подкладку камзола, прижавшись к мягкой белой коже его запястья, и прокололо ее.

Портной отошел к двери, потому что султан издал испуганный и гневный рык.

— Сними его с меня! — завопил Сейфеддин, а вдовствующая султанша завыла в голос.

— Я не сделаю ничего подобного, господин, хотя уверяю вас, что я — и только я — мог бы попытаться снять с вас камзол, ибо только я один знаю, как расположено каждое жало, но я не сделаю этого, прежде чем вы не разрешите моей дочери прервать ее замужество.

— Как ты смеешь ставить мне условия! — заорал султан. — Стража! Разрежьте предателя на тысячу одинаковых кусков!

— Подожди, — прокричала вдовствующая султанша, — если ты нанесешь ему вред, ты никогда не сможешь снять камзол. Ты должен показать силу и кинуть ответный вызов этому неверному.

Султан в упор смотрел на портного. Абдул смотрел на султана. Положение было безвыходным.

— Очень хорошо, — усмехнулся султан. — Я покажу тебе силу избранного наследника трона Оттоманов. Султан обладает силой, с помощью которой может контролировать свое тело так, как никто другой из смертных и вообразить не сможет. Я больше не буду спать и буду все время стоять, вот так я и справлюсь с твоим предательским планом.

Так он и поступил — простояв всю церемонию, дальнейший вечер (после которого он отослал удивленную жену назад в ее личную спальню) и весь следующий день. Янычары построили ему специальную подставку, на которую он мог опираться руками, но к концу третьего дня железная воля султана начала оставлять его и глаза стали закрываться.

Мать приказала аптекарям смешать химические вещества, которые не дали бы ему уснуть, а когда даже те перестали ему помогать, она колола его булавками, чтобы он помнил о смертельных жалах скорпионов. Одежда, которая привела Сейфеддина в такой восторг, ныне сверкала на нем, подобно чешуе смертельной змеи, но он все равно отказывался терять сознание. Вдовствующая султанша велела запереть портного в комнате на то время, пока она придумывала для него соответствующую по изощренности пытку.

Кто знает, что могло бы произойти? Казалось неизбежным, что султан рано или поздно падет жертвой слабости своего тела и что его мать велит умертвить портного. Но вышло по-другому.

Вместо этого на четвертую ночь, такую же черную и беззвездную, как тьма на конце мира, когда султан стоял, опершись о свою подпорку, а портной оставался прикованным в своей комнате, в дверь Абдула постучали.

— Отец мой, я должна увидеть тебя, — на цыпочках перед жилищем портного стояла Мириса, заглядывая внутрь через темные звезды, из которых была сделана сандаловая решетка в двери.

— Дочь моя, ты не должна говорить со мной, — цепь на лодыжке портного не позволяла ему приблизиться к двери, поэтому он возвысил голос настолько, насколько осмелился. — Разве не достаточно позора я принес в нашу семью?