— Я вынуждена умолять тебя об одолжении, — видны были ее губы, сияющие в ромбовидных отверстиях дверной решетки. — Я хочу, чтобы ты выпустил султана из убийственного камзола.

— Зачем же мне это делать, после всего того, что случилось с нами? — спросил портной.

— Потому что произошло кое-что из ряда вон выходящее, — ответила Мириса. — Сейфеддин, возможно, и правит государством с помощью железного кулака, но даже он не властен над человеческим сердцем. Видишь ли, я полюбила своего мужа. Я знаю, что при дворе его считают омерзительным, но под обманчивой внешностью таится благороднейший характер в мире. Ты не должен чувствовать стыда за то, что навлек позор на свою семью, потому что ты принес мне счастье, которое я ценю превыше всех других вещей.

И тогда портной позвал янычар султана и попросил устроить ему аудиенцию с их господином, который уже почти не мог более бодрствовать, и поэтому стремился найти выход из этой ситуации, без того чтобы потерять лицо. Абдул согласился снять с него камзол, предварительно заручившись у Сейфеддина и его матери обещанием, что ни он, ни кто-либо из членов его семьи не будут наказаны. Султан согласился с условиями договоренности, портной попросил ножницы и аккуратно освободил султана от ядовитого костюма с помощью нескольких продуманных разрезов. Трясясь от облегчения и изможденный несколькими днями бодрствования, султан свалился в свой паланкин, и его немедленно унесли в спальню, где он и проспал два дня и две ночи.

Но вдовствующая султанша не позволила портному уйти.

— Только султан может отпустить тебя, — воскликнула она, искусно скроив улыбку на лице, а он спит, как убитый, так что ты остаешься на месте.

Портной ждал. По обе стороны от него стояли дворцовые евнухи, вперившие взгляды прямо вперед; в руках у них были сабли. Когда село солнце и запах варящегося миндального риса проник в окна комнаты, портной принялся размышлять о своей судьбе.

Когда Султан наконец-то проснулся (и заказал огромное блюдо из козлятины, запеченной с мандаринами), он призвал портного в свой кабинет. Абдул начал опасаться самого худшего, когда увидел, как к нему приближается Сейфеддин, а за ним идет вдовствующая султанша. Тонкая опасная улыбка разделила ее лицо пополам, как ножевой разрез на немолодом гранате. Оба они были одеты в тонкий черный шелк — официальный цвет, символизирующий приход скорой смерти.

Евнухи молча приблизились, встав в две дуги, и опустили паланкин за королевской четой. Портной слышал, что когда планировалась казнь, совершаемая с большой выдумкой, для нее использовали специальную церемониальную скамью. Когда Султан достал из одежды темный свиток, подозрения Абдула подтвердились. Но Сейфеддин задумал месть страшнее, чем боялся Абдул, потому что он прочел еще два имени — не только имя портного, но и имена его жены и дочери.

Когда указ был дочитан до конца, султан и его мать уселись, чтобы объявить вид казни. И тут их глаза расширились.

Абдул ждал, затаив дыхание и сжав зубы.

Султан и его мать замерли, сидя бок о бок друг с другом. Затем они начали кричать.

А потом портной, пошатываясь, прошел мимо покрытых пленкой пота евнухов, которые продолжали таращиться вперед. Им под угрозой смерти запрещалось предпринимать что-либо без приказания, поэтому они оставались на своих местах, как их и обучили.

Никто не осмелился следовать за ним.

В конце концов Абдул достиг двора, где до него уже не доносились крики вдовствующей султанши и ее сына, и сел на солнце перед выцветшим и высохшим фонтаном. Когда-нибудь, решил он, он сделает так, что все фонтаны во дворце снова заработают, потому что ему очень хотелось услышать, как плещется вода на ажурных плитках.

Он снова был свободным человеком.

Скорпионовый камзол оказался столь успешным предприятием, что он продолжил свои эксперименты, пока султан спал. Подчиняясь его указаниям, Мириса и ее муж отправились в пустыню и вернулись с полными корзинами. В плетенках находилось достаточное количество тарантулов, чтобы полностью покрыть темную поверхность сиденья в паланкине, предназначенном для транспортировки султана на казнь, хотя вшить их в сиденье оказалось задачей гораздо более сложной, чем вшивание скорпионьих хвостов, потому что на этот раз он работал с отравленными резцами, а не с отдельными жалами.

Вот сейчас почерневшие зады султана и его матери будут раздуты от одного из самых мучительно переносимых ядов в мире, известных аптекарям. Они в конце концов умрут среди ужасающих выделений смертельного гноя, но у них будет время поразмышлять о причине такой злой судьбы.

Абдул пошел на запах жарящейся дичи в султанскую кухню. Он решил как следует подкрепиться, прежде чем освободить молодого Баязеда из восьмилетнего заключения в тюрьме и прежде чем занять место придворного любимца возле первого мудрого правителя государства за многие десятилетия.

В тот вечер, когда я повез отца на запад, он был мертв уже в течение тридцати пяти лет. Знаю, что звучит это странно, но случилось следующее:

Я стоял на табуретке в ванной комнате, обдирая старую краску со шкафчика для белья с помощью одного из этих электрических фенов, и мысли мои были далеко. Краска вспузырилась и легко поддавалась нажиму скребка, но мне оставался еще где-то час работы, поэтому я прикидывал, что еще надо сделать в тот день, думал о проблемах с персоналом, которые возникли у нас в залах, а потом я неожиданно вспомнил, что сегодня Хэллоуин. И это немедленно заставило меня подумать об отце.

Признаюсь, что теперь вообще-то я не думаю о нем так часто, как бывало, но на Хэллоуин у него был день рождения, и хотя он никогда особо не любил отмечать даты, мы обычно ходили куда-нибудь пропустить по стаканчику, — обычно в «Королевский дуб».[53]

Пока я отжигал полоску старой зеленой краски, меня поразила мысль, что он бы пришел в восторг от этого навороченного приспособления, которым я пользовался, вместо старомодной паяльной лампы, которую, бывало, нам приходилось мучительно возвращать к жизни каждый раз, когда нам надо было ободрать старый лак. Он очень любил технические приспособления и изобретения, которые экономят время, его просто приводило в восторг то, как они работают. У него не было никакого особенного образования — ни высшего, ни технического — в те дни, когда он ходил в школу, образование ценилось невысоко, но обычно по вечерам он сидел на кухне, возясь то с тем, то с этим, то мастерил музыкальную шкатулку, то корпус для часов, говорил он мало, просто наслаждался простой точностью, которая требовалась для подобных занятий.

Я как раз подумал о том, чтобы отдохнуть и открыть банку пива, когда зазвенел звонок. Жена моя ушла в кино с подругой, и их не было всего час, поэтому, выключив фен и направляясь к входной двери, я подумал — уж не отменили ли их сеанс?

Когда я открыл дверь, я чуть не выпрыгнул из собственной кожи.