И таких было много. Очень много.

Несмотря на страшную тесноту и суету, царившие в Дальвее, Брайс сумел найти койку – для этого всего лишь понадобилось выдать себя за одного из новоявленных ополченцев, – и задержался в городе на несколько дней. Он купил лошадь и продал меховой плащ, слишком явно выдававший в нем северянина: в предгорье климат был намного более теплый и влажный, такой одежды в начале весны здесь уже не носили. Перекупщик в одежной лавке окинул Брайса подозрительным взглядом, пока приценивался к плащу, но Брайс, не моргнув глазом, пояснил, что это трофей, который он взял в битве на перевале Конрада.

– О, – с уважением отозвался лавочник, тотчас переменив тон. – Так вы, милорд, побывали в той бойне? И живым выбрались?

– Выбрался. Но это было непросто, – мрачно ответил Брайс, ни единым словом не погрешив против истины.

Торговец еще мгновение смотрел на него, а потом скользнул взглядом по его ушам – и окончательно расслабился. Предложил за плащ хорошую цену.

Брайс не сразу понял, что именно случилось. Только на улице до него дошло: по форме ушей торговец признал в нем полуэльфа. А ведь всякому известно: те, в ком течет нечистая кровь, на стороне митрильцев не сражаются.

Эльфы на улицах Дальвея тоже попадались. В корчмах, распивая горячительное с соседями, в очередях у палаток вербовщиков, в кузнях, где с утра до ночи кипела работа, на конюшнях, торгуясь за боевых лошадей. Брайс смотрел на них с плохо скрываемым интересом, гадая, нет ли среди этих эльфов его прямой родни по матери. А еще он видел гномов, или, как их называли в Империи, благородных гнейлов. Брайсу вспомнились Дваин и Тофур, которых он невольно обманул: не видать Подгорному королевству обещанного союза с Митрилом. Яннем ни за что этого не допустит, уж точно не теперь, когда ему наконец-то удалось изгнать соперника и укрепить свой авторитет. Король Митрила не пойдет против традиций, ведь они – единственное, на что он сможет опереться в грядущей войне.

А война будет страшной. Если на перевале Конрада превосходство сил имперцев было почти восьмикратным, то теперь… Брайс даже подумать боялся. И его не окажется там, чтобы изобрести тактический маневр, способный хотя бы отчасти компенсировать нехватку людей и уравнять шансы. А кроме того, имперцы теперь знают про алебарды. Преимущество, создаваемое новым, неведомым доселе вооружением, может сработать только в самый первый раз.

«Я не смог бы выиграть эту войну, – думал Брайс, глядя через окно корчмы на все прибывающие в Дальвей толпы солдат и ополченцев, возы с деревом и железом для ковки пик, подводы с припасами для марш-броска. – Разве что… если засесть в Эрдамаре и обратиться к источнику… И взять из него на этот раз все-все, что он только мог бы мне дать. Даже если бы это означало бы призвать Темных богов». Эти мысли сейчас, когда Брайс собственными глазами узрел масштаб военной подготовки имперцев, уже не казались такими уж богохульными и безумными. Может, и вправду – вернуться, объяснить все Яннему, убедить, что это их единственный шанс? А потом спуститься вниз, под землю, взять тронутый скверной Серебряный Лист, испить чашу до дна…

Раствориться во Тьме. Покориться ей. И в конечном итоге – неизбежно – убить брата и надеть на свою голову корону, забрызганную родной кровью.

Брайс уперся локтями в колени, зажал ладонями глаза и долго сидел так, слушая деловитый, яростный гул человеческого роя, готовившегося уничтожить его страну.

Он покинул Дальвей через три дня, увидев и узнав все, что смог, и не имея ни малейшего представления, что делать с этим знанием. Чем дальше, тем больше Брайсом овладевало отчаяние. Он ехал куда глаза глядят, не представляя, куда податься. Немногочисленные друзья остались в Митриле, да и те, по правде, не друзья ему вовсе – так, приятели, собутыльники. Они даже не знали его настоящего имени; а те, кому он мог доверять, либо мертвы, либо бежали в страхе за свою жизнь. Яннем пощадил своего младшего брата, но не пощадил никого, кто мог оказать ему поддержку. Брайс подумал о Сабрине, оставшейся в Эрдамаре, и порадовался, что так и не рассказал Яннему о ней. Именно она свела Брайса с гномами накануне войны с Империей, а стало быть, Брайс на самом деле не имел ни малейшего представления, кто эта женщина на самом деле. Одно он знал точно – Сабрина хотела, чтобы он выиграл ту битву. Она на его стороне. И если Яннем узнает об этом, Сабрина умрет. «Трое мужчин говорили за обедом о том, что из тебя получился бы лучший король, чем я. И вот эти трое мертвы, а ты все еще жив». Эти горькие слова снова и снова звенели в голове Брайса, пока он ехал все дальше на юг, удаляясь от границ своей родины и углубляясь в недра огромной, могущественной, надменной Империи людей. Той самой Империи людей, которой он восхищался, союза с которой искал и которой, движимый безумной гордыней, самолично нанес такое оскорбление, какое смогут смыть только реки крови.

«Они ошибаются. Я стал бы никудышным королем», – думал Брайс, в полном одиночестве пересекая эту бескрайнюю, прекрасную и беспощадную страну.

Он никогда не бывал в Империи и не имел здесь знакомых, однако все же был один человек, к которому Брайс мог обратиться. И этот человек, в некотором смысле, был его должником. После путешествия к источнику и провалившейся попытки взять его под контроль виконт Эгмонтер, Лорд-хранитель королевского Совета, спешно и трусливо сбежал из Эрдамара. Больше Брайс его не видел, да и не вспоминал о нем – хватало других забот. Однако теперь Эгмонтер – единственный, к кому он мог обратиться. Брайс решил начать поиски с Парвуса, столицы герцогства, принадлежащего роду виконта. В каких между собой отношениях виконт и герцог Эгмонтер, ладят ли, догадывается ли вообще герцог, где может ошиваться его родич-интриган – всего этого Брайс не знал, но с чего-то же нужно было начать. Чувство бессилия, нараставшее день ото дня, понемногу сводило его с ума.

Он добрался до Парвуса без особенных приключений, хотя ему стоило большого труда удержаться от глупостей во время ночевок в придорожных тавернах. Все разговоры сейчас велись вокруг войны с Митрилом и гибели в бою генерала Доркаста. Смерть генерала, по слухам, привела императора Карлита в страшную ярость. Он поклялся отрубить голову убийце своего племянника и насадить на кол у Высоких ворот в Эл-Северине – в точности как убийца поступил с головой генерала Доркаста. Брайс считал, что это вполне справедливо. Но все равно ему было трудно держать себя в руках, выслушивая потоки оскорблений, которыми имперцы осыпали его соотечественников, а в особенности – его лично. Они имели право на ненависть, но, Тьма их забери, не Митрил развязал эту войну.

Впрочем, Брайс давно понял, что, когда война уже идет, не имеет никакого значения, кто ее начал.

Парвус находился далеко от митрильской границы и с виду казался безмятежным – тихий, чистый, сонливый городок. Весна здесь уже наступила, снег давно сошел с мощеных улочек, лужи высохли под ярким весенним солнцем, в цветочных горшках на окнах и фонарных столбах желтели цветы. Это был аккуратный и красивый город, по сравнению с которым Эрдамар казался зловонной сточной канавой. Брайса это одновременно и злило, и восхищало; он в который раз убедился, что Митрил мог бы взять из союза с Империей многое, но теперь это исключено, и не в последнюю очередь из-за его собственных ошибок. Желание исправить хоть что-то, возместить причиненный ущерб, остановить стремительно надвигающуюся катастрофу крепло с каждым мгновением, начисто заглушая инстинкт самосохранения. Будь Брайс мудрее и старше, он залег бы на дно, переждал, а может, просто остался здесь, в этом чистеньком хорошеньком городе, нашел себе дело, женился, оставил все позади…