Однажды Ярослав все же не сдержался: стоило князю уйти в Степь, чтобы проводить помощь грекам и встретить будущую жену, княжич примчался в Предславино без отцовского разрешения, только с Блудом. Кормилец был хмур, он лучше Ярослава и, может, лучше самой Рогнеды понимал, чем ей и сыновьям грозит новая женитьба Владимира.

В Предславине порядок, дорожки расчищены, ни одна вещь не валяется как попало, челядь одета чисто, без дела не болтается. Сказался изяславльский опыт Рогнеды, правила хозяйской рукой. Блуд вздохнул, он и впрямь не понимал Владимира, ведь не мальчик уже, сыновья вон скоро сами княжить смогут, чего его тянет то к новой вере, то к новой жене?! Зачем ему ромейка? Немолода, некрасива, заносчива, по-славянски не говорит… ну и что, что порфирородная и императорская сестра? Эти императоры не чета тому же Иоанну Цимисхию, которого не смог одолеть князь Святослав, эти сами помощи просят. Свою землю надо поднимать так, чтоб за сыновей мечтали выдать дочек цареградские императоры! Случись Блуду выбирать между Рогнедой и Владимиром, выбрал бы княгиню. Он уже много наслышан об Изяславле, нет, не от Рогнеды, та молчала, другие рассказали. Красива, умна, здорова, князя любит, это сразу видно… Ну чего ему еще нужно?! О такой женщине можно только мечтать, а этот глупец в сторону смотрит. Досада на неразумного Владимира иногда просто душила Блуда. Однажды пришло в голову, что, знай он будущее, ни за что не стал бы помогать губить Ярополка. Пусть бы лучше Рогнеда была женой того князя, может, сама правила бы толковей, чем этот робичич.

От таких мыслей по спине пробежал холодок, Блуд даже оглянулся, словно убеждаясь, что никто не подслушал. Хорошо, что люди не способны знать чужие мысли, не то все попросту перестали бы думать.

Рогнеда даже не спрашивала совета, она понимала, что Блуд ничем не может ей помочь. И ее сыновьям пока тоже. Зато Ярослав ярился:

– Я стану сильным князем и возьму все в свои руки!

Рогнеде очень не хотелось разочаровывать мальчика, во-первых, он не старший, есть еще Вышеслав и Святополк, во-вторых, хром, а для князя это приговор. Князь должен не хуже воеводы сидеть на коне и водить дружину. Ярослав и сам понимал это, потому распалялся еще больше:

– Да, стану! И воем хорошим тоже стану!

У Блуда с Рогнедой состоялся немного другой разговор.

– Греки требуют, чтобы Владимир ото всех жен освободился и признал право только для детей цесаревны на наследство за ним. О том ведаешь?

Рогнеда уставилась на Блуда широко раскрытыми глазами. Это закрывало ее детям всякие пути к власти! Кем тогда будут Ярослав и Всеволод?! У Изяслава хотя бы его удел есть, а что останется двум младшим? Стоять у стремени детей этой ромейки? Что делать? Попросить уделы сыновьям заранее? Они еще малы и слабы. Все же высказала опасения Блуду, тот кивнул:

– Просить придется, да только после.

– Сомневаешься в чем? – пригляделась к кормильцу сына Рогнеда.

– Не верю я, что ромеи отдадут за Владимира свою сестру.

– Почему?

– Кичливы больно, им свою кровь отдать за робичича еще хуже, чем для тебя когда-то за него выйти было.

Княгиня задумалась. Хорошо бы, если так, может, хоть тогда поймет, что лучше ее никого нет? Брала досада, ну почему она должна доказывать свое право быть рядом с Владимиром, право своих сыновей на их место?! Рогнеду не беспокоили чужие дети, пусть о них думают Наталья, Мальфрид и Олова, ее волновало будущее хромого Ярослава и беспокойного, рвущегося к власти любой ценой Всеволода. Ярослав умен, даже хитер, но хром. Всеволод горяч и не всегда разумен. Как помочь сыновьям, если она сама больше никто, стоит князю жениться чинным браком на христианке, и остальные жены будут прогнаны. Куда?! А сыновья? Вдруг Владимир уступит требованиям ромеев?

Мысли одна тяжелее другой роились в голове Рогнеды. Не выдержав, она собралась в Киев, надо быть там, чтобы вовремя увидеть опасность, грозящую ее семье.

* * *

Князь проводил отправляемое в помощь византийским императорам шеститысячное войско до днепровских порогов, разогнал заступавших путь печенегов и встал в порогах, чего-то дожидаясь. Немногие шедшие с ним знали, чего ждет Владимир. А князь дожидался обещанного архиепископа и свою будущую супругу – сестру императоров Царьграда. Все лето русская дружина простояла на Днепре, но напрасно: ромеи всегда славились своей забывчивостью в выполнении обещанного. Повод для такой забывчивости они нашли быстро – Владимир, даже став христианином, оставался многоженцем, да еще и взял с собой в поход одну из жен. А византийцы требовали, чтоб прогнал всех жен и объявил будущими наследниками только тех детей, каких родит царевна Анна.

Воеводой при князе давно уже ходил Олег по прозвищу Волчий Хвост. Услышав требования правителей Царьграда, он ахнул. Глава семьи не может оставить своим вниманием семью! Неужели князь прогонит некогда любимых женщин и, хуже того, бросит своих детей в угоду ромеям? Такого на Руси не бывало. Одно дело забывать о детях, рожденных простолюдинками в гаремах, те только рады своему потомству и нескольким месяцам, проведенным с князем. Совсем другое – отказаться от законных детей и их матерей. Такого не простит ни дружина, ни люд русский. А как сказать об этом князю, не знал.

Владимир, похоже, и сам маялся такой мыслью. Не так давно Рогнеда родила ему дочь Предславу, вот-вот родит второго ребенка и болгарыня Олова. Не говоря уже об остальных детях. Как с ними быть? Волчий Хвост не удивился, когда князь велел позвать его к себе. Заканчивалось лето, пора уходить в Киев, но как вернуться без невесты? Унизительно, надо что-то придумать. Воевода мысленно обругал ромеев – всегда обманут! Не стоило отправлять им помощь, пока не прислали в ответ царевну. Честно говоря, Волчий Хвост не очень понимал князя: и зачем ему нужна эта византийская замухрышка? Благородная кровь не всегда делает женщин красивыми, и оттого что она крещена, тоже краше не станет, да еще и немолода. А Русь сильна и без византийской царевны.

Он так и попытался сказать князю:

– Если б не отправили большое войско в помощь византийцам, самое время сейчас отправить его против зазнаек! Небось, встали бы снова под цареградскими стенами, не то царевну, и своих жен отдали бы!

Владимир хмыкнул на такое предположение, но сказал другое:

– Я иное мыслю. Хочу про Корсунь речь вести. Хорошо град стоит, если от Византии отложится, то станет костью в горле ромеям.

– С чего отложится-то? – осторожно поинтересовался воевода. Конечно, херсонесцам не худо было бы стать самостоятельными, только как собирается князь это им предложить?

У Владимира снова хитро заблестели синие глаза. Это означало, что он придумал что-то особенное.

– Не у одних цареградцев молодые девы есть. У херсонесского наместника, ведаю, тоже дочь на выданье. Отправь послов со сватовством, обещай, что княгиней будет. Я христианин, пусть не боится, что за язычника дочь отдаст. И епископа на Русь отправит.