Дима машинально кивал, совершенно не соображая, что ему говорят.

Хотелось спать.

Развалившись в кресле, Дима с сонным раздражением подумал, что напрасно дал втянуть себя в эту историю.

Съемки, да еще в Крыму, в начале мая – дело, безусловно, приятное!

В любой другой момент он бы радовался, но сейчас он чувствовал себя раздавленным.

Чашка, источающая пряный кофейный дух, стояла на столике рядом. Дима скосил глаза, убедившись, что она пуста.

Черт побери!

Он выпил уже три чашки кофе, а в глаза хоть спички вставляй…

Блин блинский…

С квартиры его, разумеется, поперли. Разрулив ситуацию с вдовой Люксенштейна, Инна, к сожалению, ничего не могла поделать с его имуществом, и квартира, где обитал Дима, теперь принадлежала Оксане. Зеленая от ярости, она злобно велела вернуть ключи и выметаться.

Все происходило в такой спешке, что перепуганный Дима оставил в той квартире добрую половину своих вещей, которые попросту не умещались ни в какие сумки и чемоданы.

Когда он вернулся забрать остальное, консьерж его не впустил.

– Нужно легко расставаться с вещами, – хихикала Инна. – Чего ты паришься? Документы взял? Ну и чудненько, а остальное купим. Главное сейчас – забраться как можно выше.

В этом отношении их планы совпадали.

Инна хотела уязвить бывшего мужа, ткнуть его носом в собственные успехи, доказать, что, во-первых, она действительно представляет из себя нечто большее, чем пустоголовая супруга-Барби, годная лишь для украшения. А во-вторых – и это было сладкой местью, – сделать Димку звездой первой величины, чтобы Боталов кусал локти, что упустил кассового артиста…

Дима тоже хотел быть звездой номер один, правда, причины были несколько тривиальней.

Мстить он никому не собирался, но карьера давала возможность не возвращаться в голодное прошлое, где он, болезненно тощий, делил на два дня булочку, слезно выпрошенную в магазине у толстой кассирши.

Поэтому он с готовностью соглашался на все предложения, выступал везде, где только мог, с маниакальной работоспособностью.

Квартиру ему сняла Инна, потому что, несмотря на выступления, количество которых зашкаливало за сотню в месяц, денег катастрофически не хватало.

Он зарабатывал больше, чем год назад, но настало время отдавать старые долги. Только Егору он был должен больше семи тысяч долларов, и хотя тот никогда не напоминал об этом, Диму заела совесть.

Пора, так сказать, и честь знать…

Да и родителям надо помочь.

Не век же им ютиться в крохотной халупке в глухой провинции.

Выспаться бы еще…

– Вы поняли, что я сказал? – послышалось над ухом.

Дима поднял сонные глаза.

Режиссер нависал над ним, как скала.

Да и выглядел так же. Крупный, с массивными плечами, внушительным животом, блестящей лысиной и угрюмым лицом с изжелта-серой кожей. На плешивой голове торчала пара клочьев волос, прямо над ушами, что выглядело бы комично… Одет этот садист был экзотично: желтый пиджак, белые брюки с какими-то молниями, клепками и надписями, белая майка и сверкающие башмаки. Дима перевел глаза вниз, разглядывая диковинные туфли, не то из крокодила, не то из игуаны.

Режиссер явно копейки не считал.

Дима видел такие в бутике, но не купил, потому что стоили они столько, что отбивали всякую охоту наряжаться. То, что модный киевский режиссер без особого почтения к такой обуви ходит в ней где попало – вон, даже грязь по канту, – неимоверно раздражало.

– Что? – переспросил Дима.

Режиссер закатил глаза, присел рядом и терпеливо, как ребенку, повторил:

– Я спросил: поняли ли вы меня?

– Нет, – со вздохом признался Дима. – Я, честно говоря, две ночи не спал, потому туго соображаю.

– Дмитрий, – вкрадчиво сказал режиссер, но в его тоне послышалась еле сдерживаемая ярость, – вы выступаете не на каком-то там захудалом утреннике. Вас пригласили на ответственное мероприятие. Политическое, между прочим. И заплатили нехилое бабло. А вы не можете повторить порядок действий. Это просто возмутительно. Вы представляете, что будет, если вы что-то перепутаете? У нас были прецеденты…

Димка вздохнул, потряс головой и сел прямо.

«Политическим мероприятием» были грядущие в «вильной Украине» выборы. Основных кандидатов на президентский пост было два, и оба из кожи вон лезли, чтобы обставить друг друга.

Особенно старалась дама с вечным бубликом косы на голове, потратившая немалые деньги на предвыборную агитацию. Помимо обещаний сладкой и безбедной жизни, кандидатка пустила в ход тяжелую артиллерию, пригласив в качестве поддержки лучших российских артистов. Отказать ей было тяжело, поскольку таких баснословных гонораров нигде больше не платили. Сидевшая на газовом вентиле дама швыряла доллары и евро в пасти вечно голодных продюсеров не скупясь. От артистов требовалось не просто выступить со своими хитами, но и подобострастно кланяться, и не забыть агитировать народ за нужного кандидата.

Ошибаться было нельзя.

На прошлых выборах, кстати, отец Теодора Алмазова, мужчина преклонных лет, на мероприятии от одного кандидата призвал население голосовать за другого. Осознав свою ошибку, он выскочил на сцену, беспомощно извинился… и снова предложил голосовать за другого. Народ долго хохотал, а папаша Алмазова едва не свалился с сердечным приступом.

– Повторить еще раз? – оскалился режиссер.

Димка решительно встал с дивана:

– Погодите. Где у вас тут сортир?

– Прямо по коридору, потом налево.

Димка побрел по коридору, слегка пошатываясь от усталости. Все-таки две бессонные ночи – это перебор!

В туалете, где был всего один унитаз, он заперся на хлипкую задвижку и открыл воду. Зеркало отразило его осунувшееся лицо. Дима потряс отяжелевшей головой, вздохнул и сунул руку в карман, нащупав там маленький пакетик. Пальцы вдруг затряслись, как от холода…

Таблеток было три, две белого и одна розового цвета с выдавленным на ней зайчиком.

Дима сунул белую в рот и зажмурился, ожидая, когда привычная адреналиновая волна раскатится по венам. В ожидании он попытался думать о чем-то приятном: о работе, о новой квартире, о новой машине, которую наконец-то смог себе позволить, пусть даже в кредит, но в голову ничего не лезло…

Дверь подергали.

Дима не шелохнулся.

Спустя минуту в дверь постучали:

– Дима, с вами все в порядке?

– Все хорошо, – сказал он, удивившись легкости, с которой он произнес эти слова.

Теплая волна наконец-то медленно потекла от желудка к голове и рукам. Пригладив волосы мокрыми руками, Дима открыл дверь и вышел, чувствуя невероятную бодрость.