шутливую ласку, она вскочила в автомобиль, тот медленно, с шумом двинулся вперед, постепенно увеличил скорость и наконец скрылся за углом. Она не заплакала, нет, слава Богу, она не заплакала. Франк почувствовал, что его собственное горло было немного сжато. Милая, ласковая, бедная маленькая Эвелина. Он даже чуть гордился тем, что чувствовал разлуку так глубоко. Уезжая из отеля, он погрузил весь свой багаж в одно такси, a сам с Эвелиной поехал в другом. Теперь обе машины ждали его около Гранд отеля.

– Вокзал Сен Лазарт, – сказал Франк молодому шоферу, как раз скручивавшему себе сигаретку, и сел в автомобиль.

Он никогда не опаздывал к поезду, но также никогда не приезжал раньше чем за три минуты до отбытия. Теперь у него оказалось достаточно времени даже для того, чтобы отправить две телеграммы, одну управляющему Пирсону в Санта-Барбару, другую камердинеру на Лонг-Айленд.

На платформе собралась обычная толпа, характерная для поезда, шедшего в Шербург, для встречи с уходившим океанским пароходом. Американцы всех оттенков и сортов, японская семья, несколько молодых англичан, по-видимому отправлявшихся в Америку, чтобы принять участие в каком то спортивном событии, ослепительно белокурая кинозвезда, едущая из Парижа в Голливуд и осаждаемая невыспавшимися газетными фотографами. Персонал поезда говорил по-английски.

«Прощай, Париж», – подумал Франк, спокойно прокладывая себе путь сквозь толпу. Показывая контролеру свой билет, он почувствовал, что на него кто-то смотрит, и повернувшись увидел Марион. Марион в темно синем костюме, элегантную умело подкрашенную и такую свежую, точно она по обычаю спокойно спала до полудня. Она глядела мимо него, как мимо чужого. Взглянув на часы, он увидел, что у него есть полторы минуты и быстро подошел к ней. Она стояла около маленького барьера, за который пропускали только пассажиров.

– Хэлло, Марион!

– Хэлло, Жужу!

– Что ты тут делаешь?

– Никакого торжества, мой дорогой. Просто я здесь, вот и все. Как славно снова увидеть тебя. Как неосторожно с твоей стороны разговаривать со мной.

– Почему?

– Разве твоя жена не так же ревнива, как все американки?

Теперь Франк вспомнил том, что Марион была уверена, что он находится в обществе своей жены.

Он сделал маленький жест и сказал тоном, которым иногда говорила сама Mapион:

– О-ла-ла!

Я предпочитаю сделать маленькое признание. Меня охватило страшное любопытство. Я хотела увидеть, инкогнито и издали, даму, которой принадлежит твое сердце, – иронически сказала Марион и обвела глазами уезжающих. Франк не мог удержаться от смеха. Женщины были полны неожиданностей. Нужно было представить себе Марион, вставшую в семь часов утра для того лишь, чтобы взглянуть на Пирл, которой к тому же вовсе не было в Париже.

– Займите ваши места. Займите ваши места… – выкрикивали проводники с характерно французской живостью.

– Прощай, Марион! – крикнул Франк, бегом направляясь к поезду.

– Которая? – крикнула ему вслед Марион.

На бегу ему в голову пришла шальная мысль. Быстро оглянувшись, он осмотрел женщин, которые входили в вагон, и выбрал среди них одну, не блиставшую ни молодостью, ни красотой и к тому же одетую в крайне английском духе. Сняв шляпу, он с почтительной вежливостью помог ей взойти в вагон. Входя за нею, он бросил быстрый взгляд через плечо. Марион стояла, открыв рот от удивления. Он подмигнул ей и засмеялся. Она ответила ему тем же бесцеремонным знаком. Поезд двинулся.

«Как довольна будет Марион, что у меня такая безобразная жена» – подумал он.

Маленький эпизод сильно развеселил его. Немножко позже, когда около десяти часов он отправился в вагон-ресторан, он познакомился там с этой непривлекательной дамой. Она оказалась известной английской поэтессой, направлявшейся в Америку, чтобы прочесть там серию лекций. Она была умна, оказалась занимательной собеседницей, и Франк сказал, что его жена, которая должна встретить его на «Берентарии», с удовольствием познакомится с ней и будет рада ее компании во время пути.

В вагоне ресторане было жарко И немного слишком шумно от восклицаний: «Хэлло, Билл!», «Хэлло, Боб!», «Хэлло, Франк!». Многие из находившихся в поезде были знакомы друг с другом и чувствовали себя, словно вернулись домой. Франк встретил Гьюга Беннета и Дана Уебстера. Они все вместе сели в купе и как следует побеседовали о биржевых делах, за бутылкой настоящего шотландского виски, которую Дан захватил с собой из Англии. К одиннадцати часам Франк Данел был отделен от Эвелины уже не тремя часами времени, а целой вечностью и к тому же жил на другом континенте. Только случайно она еще выплывала у него в памяти в виде бледной и красивой тени, в то время, как Гьюг сыпал шумными и длинными рассказами о своих ночных приключениях в Париже, а мимо поезда скользили луга, усеянные мелкими желтыми цветами.

– Европейские женщины знают о любви больше, чем наши, – сказал Франк, глядя в окно. Это у них прирожденное.

– Просто американки порядочные, вот и все, – ответил Дан, который никак не мог отделаться от некоторых убеждений, напоминавших о Беббите.

– Аминь, – сказал Гьюг и выбросил бутылку в окно.

Они очень быстро осушили ее. Бутылка упала среди цветов.

Франк думал о том, как тактична была Эвелина. «Мы не должны тянуть». Кончено. Ни адреса, ни писем, ни сентиментальной, утомительной лжи. Самые чудесные переживания не выносят повторений.

– Однажды я был в Багдаде, – начал он.

– Замечательный город. В течение пяти лет я стремился вернуться туда. И когда я наконец, исполнил свое желание, что я нашел? Одну из обычных восточных трущоб – пропахшую луком ловушку для туристов. Никогда не следует возвращаться.

Остальные в удивлении посмотрели на него и заговорили о последних политических интригах Таммани-холла.

Вдаль от Эвелины. Вдаль от Эвелины. Вдаль от Эвелины. Поезд уносил его вдаль от Эвелины. Туман поднялся, очарованная нежность исчезла, для них не было места в жизни Франка. Не то, что он забудет Эвелину, но он не будет думать о ней. Быть может потом, позже, она и вспомнится ему, точно также, как вспомнились ему сегодня утром облака, с их зарумяненными закатом краями, которые он видел еще мальчиком, плывя вниз по течению реки на спине, или как вспомнилась ему Лидия, когда Эвелина положила ему руку на сердце. Быть может так ему вспомнится и Эвелина в объятиях другой женщины…

Тем временем он задремал. Его сон был крепок и короток, и когда он проснулся, дома и берег Шербурга были уже близко.

Когда Франк вышел из вагона, воздух был прохладен. Он протолкался через таможню, поздоровался еще с другими встреченными знакомыми, потом, вместе с остальными прошел по сходням на буксир. Никто из тех, кого он встретил, не заключил в