лука упрямо давили на разум Иван Алексеевича. Он разглядывал снующих пациентов, среди которых прятались его фигуранты, и тосковал. Девятое марта вообще сложно пережить, особенно если у тебя дома теща и жена. Эти два атома, из которых и состояло все мировое зло- называемое вегетарианством. Дурацкая Жуковская теща ударилась в него после визита одного проходимца, убедившего ее во вреде всего мясного.

«Дура-то, дура. Котлеты из капусты готовит. Разве из капусты можно?», — тосковал оперуполномоченный.

А еще был кредит на холодильник. И вечно занятая утром уборная. И однокомнатная, в которой стояли продавленный диван и раскладушка. Скука и беспросветность две сестры уныния седлали бедного оперуполномоченного. Он судорожно перебрал листки в папочке, будто там могло найтись средство от вселенской хандры и овощных котлет. Пара накладных и глупых бумажек с печатями мерзко хихикали над этой глупой затеей.

— Так вы отказываете мне, Марк Моисеевич? — неуверенно протянул он.

— Ну, вы сами посудите, Иван Алексеевич, поставьте себя на мое место, — психиатр подцепил котлетку вилкой.

— Не поставлю. — твердо ответила жертва капусты, проводив глазами мясо. Служебный долг и квартальная премия все еще бились о его сердце. Но бились слабо, неуверенно, будто силы уже покинули их и эти два обстоятельства пытались хоть как-то напомнить о себе. — Мне все это непонятно и подозрительно. Я на вас напишу жалобу. А завтра еще привезу повестку. Для ваших псевдобольных.

Доктор Фридман немного размыслил, как мыслят канатоходцы над серединой Ниагары. По большому счету Иван Сергеевич мог доставить массу неприятностей, которые осторожному эскулапу были совершенно не нужны. Глаза его собеседника светились непривычной тоской, он ерзал на столовском стульчике, словно спешил куда-то.

— Ну, что ж вы так резко-то сразу, голубчик? А давайте, завтра их и опросите? Только аккуратно, исподволь как-нибудь. — предложил психиатр. — Опросите и ладушки, писать отчеты свои, дела уголовные, а? Как вам? А мы их тут полечим хорошо.

— В девять завтра? — уточнил Иван Алексеевич, черкая в папочке.

— Ну, зачем же так рано, — произнес милейший доктор, в голову которого ударила блестящая мысль потянуть время, — давайте попозже как-нибудь. А то утром процедуры, гигиена, завтрак, давайте в полдвенадцатого, а?

Гость согласился, и психиатр любезно предложил ему котлетку с макаронами. Та парила на серой тарелке, бесстыдно соседствуя с горкой желтоватых макарон. Вызывая единственным видом своим водопады слюны и вкусовые галлюцинации. Поддернутая местами рыжей зажаристой корочкой, в неровностях которой поблескивали микроскопические озерки сытного мясного сока — этой таинственной амброзии, квинтэссенции чистого гастрономического восторга, котлета Анны Ивановны была кокетливо украшена петрушкой. Оперуполномоченный сглотнул слюну и проткнул ее вилкой.

— А сколько раз у вас кормят, доктор? — произнес он.

— Четыре, — рассеяно ответил Марк Моисеевич, наблюдая меня с санитаром Арнольдом несущих декорации для завтрашнего празднества, а потом пояснил, — на полдник обычно кефир с булочкой.

— Арнольд! — крикнул он нам. — Освещение привезли уже? Прохор должен был привезти.

— И что, все-все прямо тут у вас готовят? — спросил Иван Алексеевич.

«Вот ты пристал!»- подосадовал психиатр, но вслух произнес, — Частично. Первые, вторые блюда, компоты, узвары, кисели — здесь. Вот для выпечки цеха нет у нас. Поэтому — покупаем.

Жуков кивнул и углубился в сосредоточенное поглощение ужина. Все ему казалось волшебным: и котлета, и макароны, и даже компот. Смущенно попросив добавки, он подумал о теще и жене.

* * *

— И поставили над ним начальников работ, чтобы изнуряли его тяжкими работами. И он построил фараону Пифом и Раамсес, города для запасов, — Санин голос приглушенно раздавался из брюха. Я засмеялся: они стояли в коридоре и ждали своего выхода. Чтобы не заскучать, мой товарищ взял с собой книгу и фонарик и сейчас развлекал меня.

— Другие книги надо читать! — раздраженно сказал Герман Сергеевич. На голове его красовалась изготовленная за ночь блестящая шапочка. Гордый изобретением он пытался рассмотреть свое отражение в пыльном окне, за которым сонно потягивалась весна.

— Какие? — гнусаво спросил из брюха Саня.

— Другие! — торжественно заявила передняя часть Конька- Горбунка. — Хотя бы Суходольского. Читали?

Вопрос его так и остался без ответа, потому что именно в этот момент в дверь больницы попытался проникнуть оперуполномоченный Жуков. Он возник на пороге неожиданно, точно призрак. Путь полицейскому преграждал Петя-чемодан. Сын космонавта стоял в проходе, как Ролан в Ронсевале и внимательно всматривался во внешний мир.

— Позвольте, — тоскливо сказал Иван Алексеевич и махнул папочкой. Он вился вокруг тщедушной фигурки в пижаме, но всюду наталкивался на твердое костистое тело.

— Не позволю. — весело ответил Петя.

— Дайте пройти! Вы что тут делаете?

— Отца жду.

— Да какого отца? Где тут ваш отец? — раздраженно произнес собеседник и протиснулся мимо него. — Посторонитесь.

— Гагарин мой отец. — просто сообщил тот, неопределенно махнув рукой. В ответ оперуполномоченный засопел и растеряно спросил.

— А где гражданин Дзоев не подскажете?

— Дайте денег, — потребовал сын космонавта, по-прежнему вглядываясь в таинственную даль. Серое небо было туманно, и он очень боялся пропустить момент появления в воздухе оранжевых куполов.

— Ну что за бред, — возмутился Иван Алексеевич и подошел к нам. Где-то там глубоко под пальто он даже завидовал уверенности Пети- чемодана. И пусть даже ожидания того были бесплодны. Пусть. Ведь любая надежда по большей части бесплодна и грустна. В душе оперуполномоченного Жукова ворочалась тоска, питательным источником которой были тушеные, жареные и вареные овощи всех видов.

— Вы, гражданин Дзоев? — обратился он к Коньку Горбунку в шапочке из фольги. Герман Сергеевич несколько раз открыл и закрыл рот, словно рыба в аквариуме. Ему показалось, что собеседник назвал его Микешей и поинтересовался, почему он так долго к ним не захаживал. Перед глазами гражданина Горошко мелькали тени, зловредная нейтронная дыра Вени Чурова изрыгала на голову неистового карбонария все новые и новые напасти.

— Нет, я его директор по маркетингу, — глухо и неожиданно произнес лошадиный круп.

— А что вы там делаете, гражданин директор? — удивленный Иван Алексеевич несколько наклонился к брюху конька.

— Читаю Старый завет, — признался Саня. На мой взгляд он был единственным разумным человеком среди всего этого собрания мятущихся, ждущих и боявшихся душ. Даже мне сторожившему один безумный мир от другого, отважному привратнику синих ворот, хранившему