– Понял. Эрра Ингарра, я понимаю, что это нежелательно распространять, раз Дейнери договор с Вастабом подписал, но если у вас все получится, можно я у эрра Дейнери себе домой такие же вещи закажу?

– Надо еще посмотреть захочет ли эрр Дейнери возиться со всем этим второй раз, – засмеялась я, – но если он будет не против, то и я возражать не буду.

Через три недели в доме смонтировали систему водоснабжения и отвода воды. Стиральная машинка, дровяная колонка и емкость для холодной воды тоже заняли свои места в доме.

Воду в них приходилось доставлять качая насос и изредка бегать в дом от колодца, проверяя сколько набралось воды. Но по сравнению с угрозой «70 ведер» это была мало значащая мелочь. Туалет по – прежнему оставался на улице, но это было, похоже, временным. Так как мастер Дэйнери вдохновленный моими идеями изобретал унитаз со сливным бачком. И иногда советовался со мной, как лучше его изобрести.

Почти каждый день прибегал Ильниир, он очень живо интересовался тем, что происходило в доме. Покупал для нас с Яном продукты на рынке. А я, как и обещала занималась с ним счетом и письмом. Учился он очень старательно, за пару недель выучил весь алфавит и цифры до сотни, и замахнулся на таблицу умножения. Особенно хорошо у него получалось считать в денежном эквиваленте. С яблоками или пирожками дело обстояло хуже. Все задания он выполнял тщательно и аккуратно. Я только диву давалась такому стремлению к знаниям.

Раз в неделю заглядывал в гости капитан Антерис, я угощала его стряпней и у нас даже сложилась своеобразная традиция, к его приходу я каждый раз готовила что-то новое. Сидя за столом мы обсуждали новости и события в городе. Антерис передавал Яну весточки, а иногда и письма, от Вастаба. И явно докладывал Вастабу о жизни в маленьком домике на Рассветной улице. Вастаб пока не приходил, но как сказал Антерис, собирался проведать внука несмотря на суровые обычаи.

 Ян понемногу поправлялся, настойка водорослей очень помогла, раны на его теле затянулись оставляя после себя бледные, но аккуратные шрамы. Так, что деньги я потратила не зря.

Однако душевное состояние Яна оставляло желать лучшего, с каждым днем он мрачнел, злился и сидел часами в теплом углу кухни на табуретке. Чаще всего, глядя на одну, ему известную, точку в очаге. Казалось, он находится во взаимосвязи с погодой, зима постепенно вступала в свои права, и так же постепенно мрачнел Ян.

 В одночасье потерять часть себя, и семью, это конечно, не способствует позитивному жизненному настрою.

Со мной он был безукоризненно вежлив и отстранен. Это нежелание показывать мне свалившуюся на него тяжесть, невольно вызывало уважение. Я старалась делать вид, что не замечаю его настроений, но с каждым днем становилось все хуже и хуже. Он все больше замыкался в себе.

Однажды за ужином когда Ян сидел глядя в полную тарелку и не сьел ни кусочка, я не выдержала.

– Жалеешь себя? – я отложила вилку в сторону.

Вообще зря я лезу не в свое дело, но торчать оставшиеся два месяца зимы, в доме с депрессивным горгом совсем не прельщает.

– Что? – он непонимающе уставился на меня. Настолько был погружен в свои раздумья, что кажется даже и не понял, что я спросила.

– К ужину, говорю, ты не притронулся, – пояснила я, – и вчера тоже, и позавчера. Я настолько плохо готовлю?

– Мне просто не хочется, – равнодушно скривился Ян, – ничего не хочется.

– Ну так я о том и спрашиваю: жалеешь себя?

– Нет, – он отвернулся к окну.

– Вот, что я тебе скажу, – рассердилась я, – ты можешь жалеть себя сколько угодно, но от этого легче не станет, только от тебя зависит проживешь ты оставшееся тебе время достойно или как зад… как-то иначе.

– И что мне делать? – зло спросил он, – они от меня отказались. Я все потерял: половину себя, семью, работу.

– Можешь забиться в угол и поплакать, – посоветовала я. Жестко конечно, но может злость поможет ему встряхнуться.

Пусть уж лучше сердится и кричит, чем замыкается в себе.

– Я умру в ближайший год. Да что ты можешь знать об этом?! – рявкнул он отворачиваясь к окну.

Я уже было открыла рот, чтобы сообщить, что я знаю «об этом», но вовремя остановилась.

– Ты прав, я об этом ничего не знаю, а если скажу, что была в похожей ситуации, то ты, скорее всего, мне не поверишь, – я собрала со стола посуду, выкинула ужин в ведро и ушла наверх, в свою комнату.

Его слова задели в моей душе то, о чем я старалась не думать.

Возможно он прав, и я действительно ничего не понимаю в том, что он чувствует, мне никто и никогда не выносил такой вот, отсроченный смертный приговор. И я понятия не имею как это – потерять половину себя. Но я тоже потеряла свой мир, и свой дом, и свою работу. Было до слез обидно от этих обвинений, потому, что я из кожи вон лезла и старалась, чтобы он не чувствовал себя заведомо обреченным.

Я забралась с ногами на кровать, обнимая и баюкая подушку. Мелкие перышки сквозь ткань покалывали руки и подбородок.

И хотя я тоже оказалась лишенной близких, любимой работы, но у меня есть надежда вернуться. Кроме того, даже если мне не получиться вернуться домой, я смогу жить здесь. Жить, а не умереть.

Из комнаты Яна раздались ругань звон и грохот, он что-то швырял.

 Я зажмурившись уткнулась носом в подушку подавив в себе желание броситься посмотреть, что происходит у него в комнате. Пусть побуянит, адреналин выплеснет.

Через какое то время шум стих, я растянувшись на кровати поверх одеяла, задремала.

 Все –таки тяжелый физический труд очень хорошо убирает дурь из головы, – решила я, перед тем как заснуть. Разбудил меня осторожный стук в дверь моей комнаты.

– Инга, – Ян просунул голову в приоткрытую дверь, – прости.

– Чего надобно? – не слишком вежливо спросила я, зевая, – ночь на дворе.

– Ты не могла бы мне ликапластырь дать? Я тут поранился, чуть-чуть.

Я вздохнула, и сползла с кровати. Суся открыл один глаз, зевнул показав розовый язык и ряд мелких белых зубов, повозился устраиваясь удобнее, закрыл глаз и снова безмятежно захрапел.

– Свет неси, с ночником не видно ничего, – буркнула, забираясь под кровать и доставая из рюкзака порядком опустевшую коробочку.

Ян тем временем сходил за лампой, прошел ко мне