Ну вот, мой перерыв почти закончился, так что стоит поставить точку, чтобы успеть сегодня же отправить письмо. Увидимся в субботу.

Целую,

Кэрол.

P. S.: Рози передал мне кое-что для тебя – я привезу его подарок с собой. Он любит дарить подарки. Кроме того, он очень заботится о порядке, правилах и приличиях и вечно говорит мне, какой он старомодный и как этим гордится. Кажется, он не очень высокого мнения о Рошель. Прошлым вечером, когда он уже собирался уходить, она пришла с несколькими друзьями, и один из парней пошутил, что, мол, «лучшие девушки вечно достаются тем, кто постарше». Всего лишь шутка, и Рошель считает, что мне стоит считать ее комплиментом, но бедный Рози УЖАСНО расстроился.

Иногда он дает волю приступам ярости.

Утро застает его на пляже; Старик ходит взад и вперед у самой воды, засунув бесполезный зонтик под мышку. Он не обращает внимания на толпы купальщиков, на вопли бросающихся в прибой и играющих в замусоренном песке детей и на маслянистые, разогретые солнцем тела взрослых, распростертые на полотенцах, с радиоприемниками и корзинками для пикников в изголовье. Человечество с его шумом, уродством и грязью ненадолго забыто. Старик слишком занят узором волн и то и дело поднимает глаза к ослепительно-голубому небосводу.

Глядя со стороны на то, как этот нелепый человечек в мешковатом синем костюме пробирается по мокрому песку и каждый раз, когда волны достигают его лодыжек, ему в калоши заливается вода, можно решить, что это пришелец из иной эпохи. Он как будто разглядывает пляж в поисках прибрежного вида, подходящего для художника или фотографа-любителя. Или, возможно, это слабоумный, но безобидный старикан, который убрел из одного из домов престарелых, раскиданных вдоль проспекта напротив пляжа.

Но на самом деле Старика не занимают мысли ни об искусстве, ни о свободе. На берег его привели куда более важные заботы: о географии и рисунках на песке и в полосе прибоя.

Он разыскивает подходящее место.

Внезапно он замирает, оцепенев. Что-то дальше по берегу привлекает его внимание: в полосатой тени дощатого настила рядышком, плечо к плечу лежат двое любовников.

Неожиданно Старика окатывает волна ярости. Решительным шагом он направляется в их сторону, губы сжимаются, лицо бледнеет. Он уже ощущает биение их жалких сердец в своих сжатых кулачках, воздух вокруг звенит от древних голосов, требующих Вула’тинне! Утопить обоих, закопать, сжечь на месте. Сбросить ножи между деревянных планок прямиком в их плоть. В воображении Старик уже видит, как бьющиеся в агонии тела исчезают под удушающей волной песка…

Однако вовремя успокаивается и отворачивается. Еще нужно посетить другие места. День только начался.

Он коротает день, прогуливаясь по парку; помахивает зонтиком и проводит подсчеты с числами, которые находит среди ветвей деревьев. Как раз когда солнце скрывается за скрученным в рог облаком, Старик замечает людей, которые идут по тропинке ему навстречу: худой мужчина в очках, его бледная круглоглазая жена, маленькая дочка в красном платьице и младенец в коляске.

Вместе со внезапным сумраком возвращается ярость.

Глаза Старика сужаются, лицо темнеет, руки крепче сжимают зонт. Трясясь, он разворачивается и следует за ними; его лицо снова замирает в дружелюбной усмешке.

Семья поворачивает на восток, к зоопарку. Старик идет по пятам, подбирается все ближе. Пока они восторгаются пингвинами, бегемотами и медведями, он оказывается рядом, вежливо кивает родителям и благодушно глядит, как они приближаются к свернувшейся в тени пантере, гордо лежащему на солнце льву и исступленно вышагивающему по клетке тигру.

Он видит, как вокруг полосатой туши вибрирует воздух, ощущает скуку животного, его жажду свободы, разделяет его страстное желание накинуться и начать калечить и рвать. Стоя перед клеткой, добродушно помаргивая и улыбаясь детям, Старик погружается в грезы о смерти. Как бы ему хотелось прижать этого безмозглого младенца к решетке, разорвать его плоть, собственными руками раздавить пульсирующее горло!

И он мог бы это сделать. Но не смеет. Не сейчас.

Но на одну краткую секунду, когда остальные трое отворачиваются к клетке, а взгляд младенца обращается к нему, Старик позволяет маске соскользнуть. Улыбка пропадает. Глаза становятся жестокими. Зубы обнажаются в хищном оскале…

Он направляется прочь, испытывая краткое облегчение и снова улыбаясь. За его спиной младенец, к изумлению родителей, разражается испуганным плачем.

К северу от зоопарка неподалеку от дорожки растут кусты кизила и магнолий, за ними скрывается крохотный клочок темной земли с дикими цветами. Старик стоит в центре полянки, черты его лица снова искажены яростью. Он взмахивает зонтом. Шшух! – на землю сыплется рассеченная листва. Шшух! – начисто снесены головки цветков. Костяшки пальцев на ручке зонта побелели, лицо налилось краской, между сжатыми зубами вырывается порывистое дыхание. Свистящий воздух вокруг него заполняется покалеченными листьями и изорванными цветками.

Все это длится едва ли минуту. Потом, снова успокоившись, Старик возвращает на место прежнюю улыбку, засовывает в петлицу хрупкий розовый цветок магнолии, прижимает зонт к боку локтем, выскальзывает на дорожку и, довольный, направляется домой.

Письмо уже ждало на кухне.

Фрайерс прочитал его за завтраком. Подняв глаза, он посмотрел на Дебору, которая внимательно наблюдала за ним через стол.

– Помните, – сказал он, – я как-то упоминал, что ко мне могут приехать гости? – Дебора кивнула, Сарр продолжал есть. – Надеюсь, это не будет очень уж некстати, но, судя по всему, этот мой гость собирается приехать сюда уже завтра. Я понимаю, что лето только началось, но…

Дебора жестом остановила его.

– Даже не беспокойтесь. Все в полном порядке. – Она встала и принялась убирать со стола часть тарелок. – Нам нравится принимать гостей, правда, дорогой?

Сарр кивнул без особого энтузиазма.

– Угу. С удовольствием с ним познакомлюсь.

– Ну, вообще-то это девушка. Кэрол. Знакомая из города.

Сарр оторвал взгляд от десерта, и в глазах у него промелькнуло недовольство – и, может быть, что-то еще.

– Она собирается заночевать?

– Возможно. – Фрайерс умолк, не желая сказать лишнего.

Губы Сарра сжались в тонкую прямую линию.

– Мы поселим ее в комнате на втором этаже.

Проходя мимо мужа, Дебора коснулась его плеча рукой.

– Дорогой, это Джереми может решить и сам, разве нет?

Сарр глянул на нее сердито.

– Да, на втором этаже будет отлично, – торопливо заверил Фрайерс, не желая устраивать спор. Пусть себе готовят комнату для Кэрол, ей вовсе не обязательно там оставаться. – Она доберется досюда завтра около полудня. Один знакомый одолжил ей машину. Я всего лишь беспокоился насчет еды. Если хотите, могу доехать до города и чего-нибудь докупить.