– Да ты даже топтуна не замечала, которого куратор поставил за тобой следить, не то что парней. Да, Анна я всё о тебе знаю, о твоих ежедневных беседах с куратором – тоже. Знаешь, я долго думал и решил, что вместе нам не быть, доверия друг к другу нет. Я знаю, ты искала меня, чтобы поблагодарить за спасение, опознала по фотографиям в газетах, хотела встретиться. На тебя вышли сотрудники НКВД, ты не отказалась им помогать и стала агентом. Не очень красиво с твоей стороны, поэтому я решил, что мы расстанемся. Так что не нужно слёз, прощай.

Анна молча отдала ключи от квартиры. Обнимать её я не стал, подхватил вещи и быстрым шагом направился к самолёту, где уже заканчивалась погрузка. Анна смотрела, как я ухожу, и, кажется, в глазах у неё блестели слёзы.

Из-за того что в самолёте я оказался последним, мне досталось самое паршивое место, у двери, а там дуло. Самолёт небольшой, одномоторный, я на таком в Сочи летал. Было шесть пассажиров и несколько мешков с почтой. Сев на боковую лавку, я вытянул ноги, положив их на чемоданчик, сидор сунул под лавку. А вот шинель не только надел, но и застегнул на все пуговицы: лётчик посоветовал, сказал, что холодно на высоте. После недолгого разбега мы начали набирать высоту, это сразу почувствовалось: перестало трясти. Подняв воротник, я поглядывал на попутчиков. Трое знакомых, командиры из штаба корпуса, а вот двое просто с нами летели попутным бортом. Один майор НКВД, второй вообще гражданский, в костюме, мёрз, кутаясь в пиджак. Видимо, не сказали ему, что на высоте холодно, да и погода не летняя. Нет, пока вполне тепло, но только не ночами.

С Анной давно перегорело, так что единственное, что я чувствовал – это облегчение от того, что всё наконец закончилось. Возвращаться к этой теме не хотелось, прошло и прошло, умерло и умерло. Я был хорошо одет, форма новая, пистолет в кобуре. Между коленей, прикладом в пол и стволом в потолок, стоит ППД, чехол с запасным диском на ремне. Одним словом, я лечу на фронт и готов к этому. Подумав, награды снимать не стал, пусть будут на положенном месте, хотя опаска потерять была. Я так медаль «За отвагу» чуть не потерял: она к планке тонким колечком крепится, вот колечко и не выдержало. Хорошо, спохватился вовремя и Взором нашёл. Если знать, что искать, проблем с этим нет. «Золотая Звезда» так же крепилась. Будем поглядывать. Самолёт гудел мотором, убаюкивал, поэтому неудивительно, что я начал проваливаться в сон. Летели часов пять, я то дремал, то просыпался от тряски, и окончательно проснулся, когда мы пошли на посадку. Особо не трясло, полоса оказалась бетонной. Мы приземлились на центральный аэродром Киева.

Нас уже ждала машина, полуторка. Наш старший сел в кабину, а мы, покидав вещи в кузов, устроились на них. Так и покатили в город. Пока ехали, я узнал, что наш корпус будет находиться в резерве, а подчиняется он лично командующему фронта. Судя по энтузиазму командиров (оба капитаны, довольно молодые, явно пороху ещё не нюхали), они предполагали, что готовится наступление, и мы наконец погоним немцев.

– Это всё вилами по воде писано, – заявил я.

Мы как раз встали у штаба фронта, наш старший ушёл оформлять документы и узнать, где на постой встать, а мы сидели в кузове под тентом, потому как снаружи начался мелкий противный дождь.

– Не будет никакого наступления. Точнее, будет, но со стороны противника. Они нанесут стандартные и уже привычные удары по флангам киевской группировки войск и погонят впереди танки, окружая их. Так и возникнет Киевский котёл, в котором нас переварят. Немцы это уже не раз проделывали, а для нашего командования их действия всегда оказываются неприятным сюрпризом. Почему бы не усилить войска на флангах, чтобы не допустить этого? Ведь это так просто: выстроить трёхуровневую оборону, и пусть теряют солдат, пробивая её. Так нет, зачем думать, проще потом орать, что немцы действуют не так, как за них решили советские генералы. Окружат нас, и дорога на Москву будет для них открыта. В общем, стандартная ситуация, которая нас ждёт.

Я вдруг понял, что бормочу всё это в полной тишине. Открыл глаза, зевнул и посмотрел на обоих командиров, что сидели рядом, пристально глядя на меня.

– Что смотрите? Готов на леща забиться, что всё так и будет. Только сразу предупреждаю: от моих лещей люди сознание теряют и сотрясение получают.

– Не будет такого, – с хмурым видом сказал один из командиров.

– Время покажет, – миролюбивым тоном ответил я, до конфликта доводить всё же не хотелось.

Майор наш вернулся, и мы поехали по адресу, где нам выделили дом для проживания. Это был частный район, дом большой, бревенчатый. Хозяин – спокойный, степенный мужик, по возрасту призыву не подлежал, устроил нас на ночёвку. Я отказался спать в доме: мол, мне и на сеновале неплохо. Там и разместился. Тут дело не в брезгливости или ещё в чем, хозяйка в доме хорошая, всё чисто и светло. Просто семья у них большая, и стесним мы их, поэтому, чтобы не мешать, я и выбрал сеновал. Сейчас более-менее тепло, можно и тут ночевать, а как заморозки начнутся, так, естественно, переберусь в дом. Да и жить нам тут недолго: как корпус прибудет, сразу переберёмся к нему, а тот точно не у столицы стоять будет. Скорее всего, разместят на самом опасном направлении, чтобы можно было мигом заткнуть дыру прорыва. Пока не знаю, где, но так и будет.

Разложив вещи, я прошёл в дом. Нас покормили, дали нам машину на время, пока наши железной дорогой не прибудут, водитель тут же был. А потом все вернулись в штаб фронта и разошлись по своим отделам. Я к снабженцам направился, до вечера там сидел, ужинал там же. Заполнял формуляры, получал наряды. Под подпись мне выдали карту с отметками складов, к которым наш корпус будет приписан, её я передам нашему главному снабженцу. Когда части будут приходить и размещаться (где именно, решит майор, наш старший), интенданты этих частей уже получат от меня все нужные наряды и отправят машины за припасами и другим необходимым, потому как подразделения прибывают с минимумом: по боекомплекту и на три дня припасов, не более.

Следующие три дня мы вертелись как белки в колесе. Корпус был передислоцирован: получил всё необходимое и был направлен к Чернигову, где пёрли немцы, пытаясь окружить Киев. Удар нашей танковой дивизии, а также стрелковых, которые шли вторым эшелоном, откинул немцев почти на двадцать километров. Там они успели выстроить сильную оборону, и наши танкисты серьёзно увязли. КВ не особо помогали в боях, немецкие тяжёлые зенитки жгли их за милую душу. Я хмуро смотрел на всё это. Ну что стоило атаковать не в лоб, а по флангам, в нежное подбрюшье? Если раньше я считал генерала Алавердова справным командиром, то теперь изменил своё мнение. Такой же баран, как и остальные, привыкший в лоб идти.

Я мотался от складов к дивизиям, водил колонны обеспечения. У меня было тридцать два грузовика плюс две пулемётные зенитки для защиты. Приходилось и днём машины гонять, но в основном ездили ночью. Наш истребительный полк сгорел за три дня, такая страшная рубка стояла в небе. Немцы рвались вперёд, и, естественно, у них была полная поддержка авиации. Наш полк для немецких лётчиков оказался неприятным сюрпризом, но за три дня они с ним покончили. Оставшиеся четыре латаных-перелатанных машины полк передал другому истребительному полку, а сам отбыл в тыл для пополнения людьми и техникой. Три дня – и нет полка. Как о наждак: был – и нет больше.