– Мне кажется, это перец, – сказал я. – Черный перец…

– Перец? Зачем? – удивилась мать. – Ничего не понимаю!

– Шутка, – сообщил Сергей. – Глупая шутка…

Мать смотрела на него недоверчиво.

– Сережа, ты думаешь, что ради дурацкой шутки Кот вызвал меня в собес? И мне не показалось, что он в веселом расположении духа…

– Мама, ты обещала дать нам по стакану чая, – напомнил я.

– Ой, Сереженька, Саша, простите меня ради Бога! Ничего голова не держит… – Семеня, она направилась на кухню, а я приказал-попросил Серегу:

– Говори…

– Это – фатва, блатная черная метка, – вздохнул Сергей и добавил: – Предупреждение о смерти…

Я взял хлеб, покрутил в руках, снова принюхался к перцу, пожал плечами и бросил горбушку на стол.

– Идиотизм! Пошлая оперетта! – У меня было ощущение, что меня насильно, против воли вволакивают в какое-то дурацкое стыдное действие. – Наш друг никогда не отличался тонкостью вкуса…

– Оставь! Сейчас не до этого, – сказал Серега, и мне не понравился его голос.

– Ты обеспокоен? – спросил я.

Серега мгновение колебался, а потом твердо сказал:

– Да! Честно говоря, я до сих пор думал, что ты сгущаешь краски. Но…

Вот тебе и возвращение в отчий дом! Родительское гнездо, вершинное достижение в жизни моих стариков, местожительство, которое я ненавидел.

Н-да, ничего не попишешь, ведь мои родители – люди штучные. Мать – человек с принципами, а отец был с представлениями.

Эта малогабаритная двухкомнатная квартира в Северном Измайлове есть не просто жилище добропорядочных служивых советских интеллигентов – когда-то она была наградой, государственным даром за выдающиеся заслуги моего отца.

Четверть века назад почтовый ящик, в котором он служил конструктором, зафигачил в космос какой-то невероятно хитрый пердячий снаряд – мол, оттель грозить мы будем шведам, американцам, сионистам и всей остальной враждебной нечисти. А может быть, и не грозить, а шпионски подсматривать, не влияет, – работу высоко оценили партия и правительство. На институт пришла поощрительная разнарядка наград: на усмотрение начальства надо было составить в пределах выделенной квоты список учрежденческих героев – кому ордена, кому госпремию, а кому жилье.

Отец, проживший всю жизнь с твердым представлением, что интеллигент не может ни у кого ничего просить, мучаясь от унижения и стыда за свое недостойное поведение, пошел к директору их закрытого института – матерому советскому академику в генеральских штанах, и, ненавидя власть, презирая себя, выпросил эту квартиру. До этого мы жили втроем в роскошной комнате площадью 8 квадратных метров в «одноэтажном строении коридорного типа» – попросту говоря, в бараке на восемнадцать семей. Когда я немного подрос, отец соорудил для меня полати – подвесную откидную койку, как полки в бесплацкартном купе. Это позволило втиснуть в комнату дамскую туалетную тумбочку, которую отец использовал для работы как письменный стол.

Зная, что отец никогда не станет торговаться, спорить и скандалить, институтские жуки-хозяйственники впарили ему вместо новой квартиры вот эту – «за выселением предыдущих жильцов».

Обычная хрущевская «распашонка», в большую комнату – целых 17,5 метра – выходили двери из прихожей, санузла и крошечной кухни. И запроходная спальня – 13,7 метра.

Мы все были счастливы, мы жили в хоромах.

Когда отец умер, я уже был взрослым парнем-студентом и, понимая, что на мать в этом смысле надежды нет, попытался через бюро обменять квартиру. Мне помогали Серега и Кот Бойко. Боже, каким истязаниям подвергали нас обменные контрагенты!

– Санузел раздельный?

– Нет, смежный, – гордо отвечал Серега.

– Паркет?

– Нет, линолеум, – пренебрегал я чепухой.

– Лифт есть?

– Нет, но у нас легкий четвертый этаж. Я за двенадцать секунд с велосипедом поднимаюсь, – успокаивал их Кот.

– Комнаты изолированные?

– Нет, смежные, но в спальне стенной шкаф.

– Мусоропровод?

– Нет, но сборник прямо у подъезда. Пищевые отходы вывозят на правительственный пункт откорма свиней, – заверял Серега.

– Дом кирпичный?

– Нет, панельный. Очень красивый! – вдохновенно лгал я.

– Высота потолков?

– Два шестьдесят. Может быть, даже больше…

– Какого же черта вы людям голову морочите! – орали они так, будто я назло им выстроил такую хибарню.

Я скидывал последний козырь:

– У нас есть балкон! Очень хороший!

Но они уже не слушали. Серега, с детства отличавшийся коммерческим идиотизмом, долго думал, потом предложил:

– Надо все разговоры начинать с балкона. Балкон нормальный…

Но скоро пришли из домоуправления, балконную дверь опечатали и забили гвоздями. Из-за проржавления арматуры в районе имели место факты обрушения балконов с жертвами – объяснили нам.

И я махнул рукой.

А лет десять назад, когда мне уже не надо было обращаться в бюро обмена, знакомые ловчилы-домопродавцы подыскали мне для матери прекрасную квартиру во Вспольном переулке. Но моя мать – женщина с принципами. Отказалась.

– Это будет непорядочно по отношению к твоему отцу… Все, что было в нашей жизни, мы разделили поровну… Глупо начинать мне барскую жизнь, когда его нет…

Я уговаривал, умолял, доказывал, совестил, объяснял – все попусту. Потом оставил, потому что понял – эта упертость не только от любви и памяти к отцу, это гордыня: она не уважала мои нынешние занятия, ей не нравились протекающие через мои руки большие деньги. Жалко, что еще тогда мы все недовыяснили. Далековато зашло…

Сережка толкнул меня:

– Але, старичок, ты что, затараканил? Ты о чем думаешь?

Я встряхнулся, оглядел снова родное гнездо, и было мне очень грустно.

– Вспоминал, как мы с тобой меняли эту прекрасную фатеру…

Вошла мать с подносом – чай, варенье, сухарики, расставила все по столу и сказала мне:

– Саша, я не могу понять…

И клокотавшее во мне волнение прорвалось наружу.

– Мама! Я тоже многого не могу понять, хотя и очень стараюсь. Скажи, пожалуйста, сколько составляет твоя пенсия?

– 360 рублей…

– Прекрасно! Держава с тобой в расчете – ты получаешь 60 долларов в месяц. Каждый месяц первого числа моя секретарша Надя привозит тебе еще тысячу долларов. Я мог бы давать тебе две тысячи или десять – безразлично, но я знаю, что ты человек не буржуазный и не имеешь дорогих вредных пристрастий. Поэтому я даю тебе только тысячу…