Люди начали жертвовать бару новые заспиртованные пальцы. Один палец был ампутирован в связи с диабетом, один – из-за неоперабельной мозоли (тьфу!), а один поступил от анонимного жертвователя с запиской: «Не косите газоны босиком!» Недавно, однако, был проглочен девятый палец – очевидно, преднамеренно, потому что уставом клуба был учрежден штраф в пятьсот долларов. Со временем сумма штрафа возросла до двух с половиной тысяч, наверное, для того, чтобы другим было неповадно «за здорово живешь» глотать реликвии.

Мораль этой басни такова: вместо того, чтобы жечь ампутированные части тел, или использовать в дурацких играх, их надо пустить на добрые, судебно-медицинские цели.

Фрагментированные тела поступают в морг, как правило, после ужасных несчастий – дорожно-транспортных происшествий, попадания под поезд или падений с большой высоты, часть таких тел – это трупы самоубийц.

Я очень хорошо помню одного самоубийцу – мужчину, бросившегося под поезд лондонского метро. В Лондоне в таких случаях прибегают к эвфемизму – «человек под поездом». Когда такое случается, люди на платформе слышат из громкоговорителей: «Движение временно отменяется из-за человека под поездом». Это говорится так, будто человек просто спрятался под поездом или решил устроить там пикник. Табу на упоминание смерти так сильно, что вы никогда не услышите, что движение отменяется из-за смерти упавшего на пути человека.

Открыв мешок, чтобы приступить к аутопсии, мы столкнулись с невероятной фрагментацией трупа: верхняя левая часть черепа была разбита, кисти болтались на запястьях, соединенные с предплечьями лишь несколькими сухожилиями и тонкими полосками кожи, тело было раздавлено ровно посередине, и нижняя его часть развернулась задней поверхностью вперед. Скользнув глазами вниз от изуродованной головы, мимо раздавленного туловища, я увидела ягодицы. Гениталии были сзади. Одна стопа была полностью оторвана на уровне голеностопного сустава, а другая нога – на уровне колена. Стопу и голень уложили в мешок в верном анатомическом положении. Так мне, во всяком случае, показалось. Сказать точно было трудно, потому что ноги были страшно вывернуты и обезображены. Через развороченную грудную клетку и разорванную брюшную стенку было видно, что недостает многих внутренних органов. Однако рядом лежало несколько пластиковых мешков поменьше, в которых находились выпавшие из тела органы, которые удалось собрать полицейским и медикам, прибывшим на место происшествия.

В общем, это было сплошное месиво, но, несмотря ни на что, нам предстояло это исследовать.

Во-первых, надо было определить, каких именно органов не хватает в теле. Некоторые, как, например, обе почки остались внутри тела. Почки находятся сзади, в забрюшинном пространстве и окружены толстым слоем жира и относительно неплохо защищены от травм. Они остались, прилипнув к задней стенке грудной клетки и позвоночнику, словно два блюдечка. Напротив, селезенки на месте не было. Селезенка очень нежный орган, который при всяких несчастьях страдает и гибнет в первую очередь. Наверное, многие слышали словосочетание «разрыв селезенки». Мне кажется, что селезенка этого несчастного была протащена колесами по рельсам, и от нее осталось лишь красное мокрое пятно.

Тяжко вздохнув, я открыла маленькие мешки и обнаружила в них фрагменты головного мозга, сердце и какие-то куски, идентифицировать которые с первого взгляда я не могла.

– Профессор, наверное, вам стоит взглянуть на содержимое этих мешков, – сказала я, растерявшись от вида этой нерешаемой головоломки. Я сняла перчатки, чтобы вытереть лоб. – Вы лучше разберетесь в этом деле.

Наверное, если бы я постаралась, то смогла бы сделать это и сама, но эти фрагменты будили во мне страшные воспоминания.

Люди, разорванные на куски. В этом зрелище для меня не было ничего нового.

Когда я работала во временном морге, созданном после теракта 7 июля, мы, к сожалению, часто имели дело с фрагментами тел, особенно, к концу нашей работы. Фрагменты доставляли в маленьких мешках с мест всех четырех взрывов. Вместе с теми предметами, которые командами спасателей были приняты за фрагменты тел жертв, в мешках находились кости диких животных, которые водятся в туннелях подземки (крысы, голуби, мыши), кости и мясо кур, и много других предметов – иногда растительного или даже неорганического происхождения. Надо еще вспомнить, что теракты были совершены смертниками, а это значит, что их останки могли смешаться с останками жертв.

Ужасная ситуация: не только быть разорванным на куски, но и смешаться со всякими остатками и даже с частями трупа собственного убийцы.

Какое ужасное преступление.

Мы делали все возможное и невозможное. Мы просеивали содержимое мешков, идентифицировали человеческие кости и человеческую плоть, мы передавали их антропологам и другим специалистам, если не были уверены в видовой принадлежности останков. Мы разделяли останки, мы отправляли их на генетический анализ и сравнивали результаты с анализами ДНК предполагаемых родственников, которые либо знали о гибели своих близких, либо заявили об их пропаже.

Это очень нелегко – слышать и обсуждать такие детали. Я могла бы рассказать и больше, но не стану этого делать по причинам, о которых уже говорила выше. Тем не менее, важно, чтобы люди знали, какого труда стоит специалистам воссоединить фрагменты тел в единое целое и позаботиться о том, чтобы никто не был похоронен с частями чужих тел. Кроме того, надо выяснить все подробности преступлений, особенно, террористических актов, которые играют на вековом страхе людей быть разорванными на куски или исчезнуть без следа так, что потом близким будет некуда прийти, чтобы оплакать своих убитых.

Я надела новые перчатки, потянулась, перевела дух и снова посмотрела на самоубийцу. Для патологоанатома причина смерти была очевидна: «Тупая травма, повлекшая за собой изменения, несовместимые с жизнью». Обстоятельства смерти тоже были ясны – самоубийство (есть еще «несчастный случай», «естественные причины», «убийство» и «неустановленные причины»). В Великобритании обстоятельства смерти – это прерогатива правоохранительных органов и их представителей, например, коронера.

Слава богу, профессор Сент-Клер сказал, что нет никаких причин вскрывать голову, потому что она и так вскрыта, а мозг извлечен. Это было неплохо для последующего воссоздания тела. Вскрытие продолжалось недолго, и профессор вскоре снял перчатки, переоделся и ушел в кабинет, а я осталась в прозекторской, заваленной останками, фрагментами и забрызганной кровью. Первым делом надо было смыть ее, пока она не запеклась и не засохла. Я собрала мелкие кусочки тканей и сложила их в стальные лотки, где лежали все остальные органы покойного. Для того чтобы подбирать особенно мелкие фрагменты, мне даже приходилось пользоваться пинцетом. Все это пригодится при реконструкции тела. Для уборки прозекторской мы пользуемся шлангами, которыми снабжены все секционные столы. Обычно на конце шланга находится душ и рукоятки, позволяющие регулировать напор воды. Я взяла в руку шланг и