Ньеман кивнул, но попросил:

– Еще одна – последняя – попытка, и все.

Они принялись двигать мебель, вынули из шкафов посуду и реактивы, искали в центрифугах, проверили каждую щель, где Шуллер мог что-нибудь спрятать, безбожно затоптав место преступления, уверенные, что убийца не оставил ни малейшего следа, кроме 9-миллиметровой пули, которую Кляйнерт извлек из стены подсобки.

Несмотря на прохладную температуру, оба быстро взмокли, ничего не нашли, да и не надеялись найти. Обыск – отчаянная попытка, а секрет Шуллера спрятан в нематериальном и бесконечном мире облачных хранилищ.

Зазвонил телефон Кляйнерта. Он выслушал сообщение и сказал:

– Мои люди на подходе.

– Очень вовремя, – бросил Ньеман, успевший восстановить свой апломб. – Хиппари наверняка уже доели, а на десерт употребят нас.

Ивана, Ньеман, Кляйнерт и девять его сотрудников «поделили» между собой семнадцать потрясенных исследователей. Тех, кто говорил на английском и французском, оставили Ньеману, других взяли Ивана, Кляйнерт и три парня из подкрепления. Остальные курсировали по лабораториям и шмонали личные комнаты (камер в этом логове экологов не было).

Два часа спустя они должны сообщить обо всем людям из Криминальной бригады, и это было чистым безумием. Коллеги сразу вычислят, что они намеренно тянули время, не объявляя общую тревогу. Утаивание, пусть и временное, информации может дорого обойтись свидетелям, а как накажут офицера при исполнении, не хочется даже представлять.

Кляйнерт пошел на это, все еще рассчитывая найти улику, которая выведет их на след преступника. Победителей ведь не судят, а повышают в звании…

Параллельно с обыском он запустил проверку телефона Шуллера – не исключено, что убийца звонил ему. Или он сам сделал звонок человеку, не подозревая, что тот может иметь преступный умысел.

Первые двое «клиентов» ничем Ивану не порадовали, а вот третий, бородач Ульрих Таффертсхофер, близкий друг Шуллера, знал, над чем убитый работал в последние дни.

– Он сравнивал образцы нескольких ДНК.

– Собачьи?

Двухметровый, тощий, как удочка, Ульрих, одетый в белые охотничьи брюки, длинноволосый и бородатый, как отшельник, ужасно изумился:

– Почему собачьи?

– Разве он не изучал кариотип[46] рёткена, которого мы ему прислали?

– Конечно нет! Он занимался ДНК семьи Гейерсберг.

– То есть?

Таффертсхофер испустил тяжелый вздох, как Моисей на вершине горы, протянул свою «телескопическую» руку, взял с соседнего стола компьютер, что-то напечатал двумя пальцами.

– Открываете свой рабочий стол? – поинтересовалась Ивана.

– Не мой – Филиппа.

– Вы знаете пароль?

– Я только что его ввел.

Он начал объяснять, глядя на изумившуюся до невозможности хорватку.

– Вы не поняли дух этого дома. Здесь ни у кого нет секретов, все свободно обсуждают свои исследования с коллегами.

У Иваны вспотела спина и свело пальцы. Ей было глубоко плевать на общинную философию институтской публики, но прозрачность, царящая в этих стенах, даст им доступ к последним трудам Шуллера.

– Расскажите, чем занимался Филипп.

Таффертсхофер «сыграл мелодию» на клавиатуре и сообщил:

– Сегодня утром он получил анализы от патологоанатома, вскрывавшего Юргена фон Гейерсберга.

– Какие именно?

– На кариотип.

– Шуллер сам их запросил?

– Кажется, в Германии этот анализ делают в обязательном порядке. Я не уверен.

Ивана заерзала на стуле. Мурашки в руках стали величиной с булавочную головку и расползлись по телу, как пираньи, плывущие против течения.

– В этом кариотипе имелось что-то особенное? – скрипучим голосом спросила она.

Задавая вопрос, она воображала романтический сценарий: Юрген страдал неизлечимым наследственным недугом, который семья пыталась скрыть всеми доступными способами. Его устранили, чтобы тело не выдало тайны. Много поколений Гейерсберги сами уничтожали своих больных отпрысков, поступая, как садовники, обрезающие сгнившие ветки деревьев.

Ульрих разрушил ее теорию двумя словами.

– Вовсе нет, – сказал он. – ДНК Юргена абсолютно нормальна.

– И?..

Таффертсхофер продолжил поиск:

– Не знаю почему, но у Филиппа имелся и кариотип Лауры. Полагаю, это связано с медицинской страховкой. Он сравнивал ДНК Лауры и Юргена. Результат вышел неожиданный.

Ивана онемела. У нее пересох рот, перехватило горло.

– В к-каком смысле?

Он повернул к ней экран и ткнул пальцем в две схемы.

– Сравнение вполне красноречиво даже для дилетанта.

Ивана улыбнулась: она наконец-то узнала мотив убийцы.

Ньеман влетел во двор, машину занесло на гравии, и – редчайшая ситуация – все четыре колеса оказались заблокированы. Стеклянный Дом сверкал в ночи, как бриллиант на бархатной подложке. Его линии, углы и поверхности составляли своей неподвижностью полный контраст ночной жизни природы: мягко волновались деревья, помахивали лапами ели, торжественным кортежем плыли по небу облака…

Вот только настроение у сыщика было совсем не поэтичное. Голова гудела, готовясь взорваться. Когда Ивана сообщила ему о своем открытии, он ринулся к двери, выкрикнув одну-единственную фразу: «Я ее убью!»

Фигура речи, конечно, и все же… теперь это только между ними.

Рукопашная схватка между легавым не первой молодости и королевой лгунов.

Машина Лауры стояла перед домом, охранявшие графиню полицейские собрались во дворе. Он махнул им рукой и поднялся по ступеням.

Было около одиннадцати вечера, дом казался погруженным в дрему. Ньеман хотел было нажать на кнопку звонка, но в последний момент спохватился, тронул ручку… Открыто. Сыщик скользнул внутрь с мыслью, что было бы нежелательно наткнуться сейчас на кого-то из слуг. Да нет, все уже спят.

Сверкающие стекла балконных дверей. Мебель с металлическим блеском. Серебряная тишина. Ньеман двигался осторожно, не зажигая света. Камин тоже молчал, его разверстая черная пасть напоминала оскверненную могилу.

Он пошел к лестнице и тут заметил светящуюся красную точку. Графиня курила, сидя на винтажном диванчике с изогнутой спинкой.