Он не знал, откуда в нем это сексуальное угодничество, ведь в большинстве случаев ему было плевать на партнершу, он не испытывал тщеславной мужской гордости за ее оргазм, потому что считал всех женщин притворщицами.

Объяснялось все натурой Ньемана – в нем было много от поденщика, он даже любимой машиной не наслаждался, просто садился за руль «вольво», поворачивал ключ в замке зажигания и ехал, глядя на дорогу. Ты, парень, слишком уж собран. По этой же причине любовником он был средненьким. Слишком сухим, слишком скованным, слишком старательным. Женщины по природе своей интуитивистки, каждая его любовница мгновенно просекала, что этот мужественный великан – зануда, умник и уж точно не искатель наслаждений. Кому охота ужинать с человеком, подсчитывающим калории, вместо того чтобы смаковать деликатесы?

Но этой ночью, о, этой ночью все получалось как надо.

Он лежал на спине, а обнаженная Лаура сидела на нем верхом и раздевала. Думать не требовалось – пальцы партнерши заставляли его тело реагировать мгновенно и адекватно. Одно движение влекло за собой другое. Схватка доставляла удовольствие обоим.

Ньеман видел только узкий силуэт женщины и распущенные волосы цвета грозовой ночи. Он уподобился слепому: одно его чувство атрофировалось, остальные обострились до предела. Ньеман не понимал, целует его Лаура или ласкает, но взаимопроникновение было реальным, полным, головокружительным.

Ее движения напоминали дыхание, шепот… Агрессивными были лишь поцелуи: рот широко открыт, язык напоминает жало змеи, он проникает между зубами, шарит, лижет, толкает, вызывая желание и ужас.

Оказавшись внутри Лауры, он ощутил всю полноту чужой непонятной жизни. Его тело погрузилось в океан наслаждения, он захлебывался, тонул, задыхался.

Она наверняка заметила его уродливый, страшный шрам и старалась не касаться его. Оперлась ладонями вытянутых рук о свои бедра, раздвинула ноги и села на пятки в позе борца сумо, что было очень смешно, учитывая ее комплекцию. Ньеман чувствовал ее пылающую плоть одним-единственным, но главным в соитии местом.

Лаура выгнула спину, и по ее лицу пробежал лунный луч. Ньемана ужаснула плескавшаяся в глазах женщины ярость, застывшие, словно бы парализованные черты, угловатые и мускулистые. Тело ее струилось, как вода, гонимая ветром, а лицо «не отмирало».

В глубине души он ее понимал. Брат и кузен убиты, Стеклянный Дом напоминает «Грозовой перевал», богатство изолирует ее от мира, превращает в объект ревности и зависти… С чего бы ей радоваться? Не ликовать же, что выжила и предается любви на меховой шкуре?

Они нашли свой ритм, обрели равновесие и теперь двигались в такт друг другу, как японские барабаны… Ньеман никогда не принимал наркотиков, но был уверен, что кайф дарит человеку именно такое – мимолетное, но божественное – ощущение полноты жизни. На сей раз все было реально. Сексуальная энергия наполняла их тела, весь мир превратился в кокон, тени листьев и иголок затевали игру с ветром, трепетали и колыхались, то приникая к стеклам, то отталкиваясь от них.

А потом он вдруг вспомнил, что лично для него означает слово «оргазм». Каждый раз, когда все его существо корчилось на пике сладострастия, рядом появлялся Реглис. Пес из детства, ставший вечным кошмаром, подкрадывался к нему и вырывал гениталии.

Этой ночью Реглиса сопровождали чудовищные рёткены-людоеды, они жаждали разорвать ему глотку и освежевать, но… случилось чудо. Все монстры растаяли, обернулись клочьями тьмы. Тело освободилось, наполнилось несказанным удовольствием, душу затопило блаженство. Он почувствовал, что улетает.

Куда делись собаки? Голова, тяжелая, как шар для игры в петанк, со стуком упала на ковер. Он прерывисто дышал – здравствуй, физзарядка! – из груди рвались хриплые звуки и стоны, но оргазм был, черт побери, настоящий оргазм, качественный!

Они так и не расцепились, а рядом молча стояли собаки, и среди них был Реглис – добродушный пес, нежная скотина…

Он счел себя излечившимся – хотя бы на эту ночь в объятиях Лауры – и решил поблагодарить женщину, тихонько дышавшую ему в плечо, но не смог произнести ни слова – даже шепотом, – потому что плакал горючими слезами.

Ивана ни разу не видела замок Франца фон Гейерсберга при свете дня, но ночью он выглядел гротескно, являя собой образец вопиющего китча. Башни сверкали и переливались в лунном свете, как если бы их вырезали из алюминиевой фольги. Через окна, в глубине альковов, проглядывали церковные витражи. Бледные стены казались возведенными из мела. Амбразуры, бойницы, подъемный мост готовились к опереточной осаде.

Замок – слабый потомок Средневековья – сиял в ночи, топорщил башенки, изгибался сводами порталов и больше всего походил на американскую церковь: косит под старину, а сама – почти картонная.

Всю дорогу от Института Макса Планка Кляйнерт с Иваной молчали. Узнав, что у Юргена и Лауры разные кариотипы, лейтенант Богданович возликовала – вот он, мотив убийцы! – но ее энтузиазм очень быстро сдулся. Новая информация совсем все запутывала.

Да, Юргена усыновили, и что с того? За это его убили? «Именно так!» – не терпящим возражений тоном утверждает Ньеман. Накануне он заявил, что наследника группы VG прикончили Черные охотники. Потом пришел к прямо противоположному выводу: нацистские последыши пытаются защитить аристократов от проклятия, то есть от киллера, систематически «прореживающего» ряды наследников клана. Теперь ее шеф уверен, что браконьеры на «нортонах» устраняют чужаков – приемышей. Но был ли усыновлен Макс? А исчезнувшие Гейерсберги из прошлых поколений? Кто командует охотниками?

Они послали людей к Удо, чтобы проверить, являются ли кузены биологическими братьями, рассчитывая не на откровения плейбоя, а на анализ ДНК. Посмотрим, что получится…

По совести говоря, Ивана чувствовала страх: Черный лес смыкался над ней. В кошмарных снах она видела Черных охотников. Тех, кто хотел изуродовать ей руку. Тех, кто натравил на цыганскую девочку кровожадного пса, сожравшего ее лицо. Тех, кто в Белоруссии заживо сжигал в церквях женщин и детей.

Даже присутствие рядом Кляйнерта перестало успокаивать. Ивана отогнала гнетущие мысли и сконцентрировалась на предстоявшем задании: расспросить старого Франца об истории с усыновлением и о его ассоциации «Черная кровь».

– Говорить буду я, идет?

Кляйнерт припарковался во дворе, где все оказалось в точности таким, как она себе представляла: ворковали фонтаны, радовали глаз каменные украшения. Комиссар изумил Ивану, сознательно утаив от штутгартских коллег такой аспект дела, как «Черные охотники». Получается, он готов на все, чтобы схватить этих психов раньше парней из Управления уголовной полиции, даже нарушить святая святых – процедуру.

Они вышли из машины. Гравий хрустел под ногами, как истершиеся хрящи в суставе. У высокой входной двери Иване на мгновение почудилось, что внутри их ожидает Страшный суд.

Несколько минут спустя они оказались в гостиной, огромном – больше двухсот метров – зале. Впустивший их мажордом куда-то исчез. Хорватка бросила быстрый взгляд на Кляйнерта: они всю дорогу дулись друг на друга, как малые дети, черт его знает почему. Она чувствовала, что он тоже смертельно устал и одновременно перевозбудился.