– Да разве ж это вариант? – развел руками Михей. – Это ж чистое убийство. Тренировка, говорите? Ха! Это вы здорово придумали. Ладно! Говорите, когда?

– А машина?

– Да что машина! У брательника, у двоюродного, свой фургон – ну, вроде хлебного, что ли… Он, когда в отпуск уезжает, всегда его мне оставляет: подкалымить там, да мало ли что еще… В общем, есть машина, не беспокойтесь.

Арцыбашев, которому все было известно и без Михея, рассеянно кивнул и встал, собираясь уходить. Они условились о времени и месте проведения “тренировки” и расстались, довольные друг другом. И вот теперь, сидя на балконе своего особняка, Арцыбашев поджидал Михея, который должен был приплыть по реке.

Он как раз успел докурить сигарету и раздавить окурок о каблук своего высокого ботинка с приклепанной к носку стальной пластинкой, когда между темно-рыжими берегами появилось черное пятно. Арцыбашев бросил окурок за перила (привычка, за которую его постоянно пилила Алена), не спеша поднял винтовку и припал глазом к прицелу. Сквозь перекрестие река уже не так слепила глаза, и он без труда разглядел остроносую плоскодонку, в которой сидел вооруженный вместо весел кривым березовым колом Михей. Отсутствие весел говорило о том, что этот кретин попросту украл лодку, а значит, в деревне его никто не видел. Это была удача, на которую Арцыбашев не рассчитывал. Конечно, если бы плыть пришлось не вниз по течению, а вверх, Михей не добрался бы: он пытался отталкиваться своей дубиной от дна, но здесь было довольно глубоко, а в качестве весла его кол тоже выглядел весьма сомнительно. Лодка дрейфовала по течению боком, постепенно разворачиваясь кормой вперед. Михей ожесточенно орудовал дубиной, пытаясь направить ее к берегу, и сквозь оптический прицел было отлично видно, что он пьян как сапожник.

Некоторое время Евгений просто рассматривал его сквозь прицел, положив ствол винтовки на перила балкона. Дом был пуст, и участок был пуст, и соседние дачи, до которых отсюда было не докричаться, тоже пустовали по случаю буднего дня и сильного ветра, и на мгновение Арцыбашев ощутил себя всесильным. Он мог вершить судьбы, карать и миловать по собственному усмотрению, строить грандиозные планы и претворять их в жизнь. Он сознавал, что мыслит как маньяк, но знал, что, в отличие от маньяка, способен остановиться, когда цель будет достигнута. А сейчас, когда он вынужден действовать именно так, а не иначе, почему бы ему не получить от этого максимум удовольствия?

Грести толстым березовым поленом, сидя на скамье в плоскодонке, было неудобно, и Михей встал во весь рост, пытаясь нащупать своим бревном дно реки. Арцыбашев навел перекрестие прицела на его покрасневшее от натуги лицо, но передумал, побоявшись промазать, прицелился в грудь и нажал на спуск. Винтовка коротко подпрыгнула у него в руках, издав негромкий хлопок. Михей покачнулся, выронил свою дубину и схватился за левое плечо. Он все еще стоял, ошеломленно вертя головой во все стороны и пытаясь сообразить, что это его укусило. На мгновение их глаза встретились – во всяком случае, Арцыбашев готов был поклясться, что Михей смотрит прямиком в линзу прицела. Испитое лицо Михея исказилось гримасой ужаса – он понял, что происходит, и даже, наверное, заметил засевшего на балконе снайпера по блеску линзы.

Арцыбашев холодно улыбнулся ему и послал пулю по линии этого затравленного взгляда. Он словно видел этот призрачный пунктир, протянувшийся от его правого глаза к заплывшим глазам Михея, и пулю, которая двигалась вдоль него, как по нитке. Теперь он точно знал, что не промажет, и посланная им смерть точно нашла цель, ударив лишь немного ниже и левее переносицы, прямо в уголок левого глаза. Михей взмахнул здоровой рукой и кувыркнулся за борт. Взметнулись подсвеченные солнцем брызги, мелькнула вздувшаяся пузырем на спине защитная рубаха, и труп Михея медленно погрузился в воду.

Арцыбашев встал, тяжело опираясь на винтовку. Кожаная одежда негромко скрипнула, и кресло-качалка издало короткий скрип, и даже его усталые от непривычно долгого сидения в седле мотоцикла кости, казалось, заскрипели, выражая протест, но он заставил себя двигаться быстрее – нужно было спешить.

Через десять минут из ворот загородного дома выехал черный “ягуар”, за рулем которого сидел гладко причесанный, благоухающий дорогой туалетной водой, одетый в белоснежную рубашку и легкомысленный галстук банкир Евгений Дмитриевич Арцыбашев. Он курил сигарету и чему-то улыбался, глядя на дорогу.

* * *

Желтый “мерседес” пришлось бросить – в нем кончилось горючее, да и все равно он был слишком заметен. Выходя из машины, Юрий снял свою форменную куртку и отцепил от ремня кобуру, чтобы не бросаться в глаза на улице. Получилось не Бог весть что, но альтернативы не было. Он завернул кобуру в куртку, затолкал пистолет в глубокий карман брюк, скатал куртку в тугой ком и вышел из автомобиля, с удовольствием подставив ветру вспотевшее лицо.

На улице еще было светло, и Юрий от души посетовал на то, что летние дни так безобразно длинны. Раньше он любил лето именно за долгий световой день и ласковые неторопливые сумерки, но теперь ситуация в корне изменилась. “Темнота – Друг молодежи”, – вспомнил он старую поговорку и невесело усмехнулся.

Денег в бумажнике как раз хватило на такси. Таксист попался незнакомый, да и машина, судя по номеру, была совсем не из того парка, в котором недавно работал Юрий. Теперь, когда все так неожиданно, в одночасье запуталось и перевернулось, он вспоминал свою работу в таксопарке с умилением. Тогда все было просто и ясно и не надо было прятаться от всех на свете.

Он вышел из машины за два квартала до своего дома, решив, что полезнее будет прогуляться пешком и осмотреться. Конечно, оставаться на месте перестрелки означало попусту терять драгоценное время, давая противнику шанс перегруппировать силы и ударить снова, но побег сильно осложнил его собственное положение. Теперь его наверняка внесли в список подозреваемых, и возле дома могла поджидать засада. “Надо бы Цыбе позвонить, что ли, – с легкой досадой подумал он. – Объяснить, что к чему, сообщить, что это не я украл “бабушкино варенье”… Поверит? Конечно, поверит. Должен поверить, он же меня всю жизнь знает. Ну а если не поверит? Нет, если уж звонить, то из автомата – просто так, на всякий случай. Вдруг у него телефон прослушивается, и вообще, не стоит попусту рисковать. Так что позвоню попозже. Может быть, к тому времени удастся что-нибудь нащупать. Начать надо, конечно, с этого носатого… Как его – Воробейчик? Мешки отправлял он, и если уж он не в курсе, кто все это затеял, тогда не знаю… Но он наверняка в курсе, недаром все бегал вокруг, как курица, и просил не повредить упаковку. Еще бы! Если бы мы обнаружили это прямо там, в Мытищах, мы бы его, гада, самого в мешок упрятали…"

Возле дома, казалось, никакой засады не было. Юрий внимательно осмотрелся, но не заметил во дворе никого, кроме галдящих детей и густо обсевших скамейки старух. Немного поодаль, под кустами акации, с громким стуком резались в домино, но доминошники были знакомы Юрию все до единого, и ни один из них не служил в милиции. Припаркованные возле дома автомобили были пусты. Юрий понимал, что, если засада все-таки есть, она, скорее всего, выставлена в таком месте, где ее невозможно обнаружить – на чердаке соседнего дома, например, а то и в его собственной квартире. Однако он не мог расхаживать по городу в форменной одежде инкассатора. Нужно было переодеться, взять деньги, машину, просто поесть, в конце концов. Поднимаясь по лестнице, Юрий подумал, как было бы здорово, если бы все случившееся ему просто привиделось в нехорошем сне.