Вот она, любовь, но достойна ли я? Стараюсь быть достойной.

Теперь гумфаковцев, кроме Миры с Ташей, в «Омеге» уже не было: им быстро надоело, тем более что шла сессия. Были какие-то другие, совершенно незнакомые люди, к которым совершенно не хотелось тянуться, потому что и так особенно ничего не хотелось. Вместо Миры волонтёрить в приют ходило чьё-то чужое тело, и более пустой, чем тогда, его сердцевина быть вряд ли могла.

Спарк, заходя в вольер, предчувствовал скорую разлуку и поскуливал. Мира закрыла вольер снаружи, села на корточки рядом — синяк на бедре сзади отозвался болью — и посмотрела сквозь сетку.

Чувствовать было почти нечем. За новогодним столом она выплакала под душем всё, что могла выплакать, и утихла. Теперь он мог бить её сколько захочет — но он тоже утих и не бил. Зато мог выдавать сколько угодно минут молчания. Ей всё стало нипочём, потому что вряд ли могло быть хуже, а вот лучше — могло.

Таша запустила собаку в соседний вольер и подошла поближе.

— Хорошо, что ты всё-таки вернулась.

— Не могла не вернуться, — эхом отозвалась Мира и кивнула на Спарка.

— Он ждал. И я ждала тебя на консультации, десятого, а ты не пришла. Волочкова про тебя спрашивала. Я подумала, ты и так всё знаешь…

— Ничего я не знаю.

Спарк ткнулся носом в сетку.

— Что-то случилось? — спросила Таша.

— Что-то. — Мира продолжила смотреть в вольер так, как если бы он был единственным, что существовало на земле, а она сама исчезла.

— Ты попросила у меня все лекции, чтобы потом не прийти на экзамен.

— Просила, чтобы выучить, а потом поняла, что больше не надо.

— Как не надо? Когда мы знакомились на первом курсе, ты говорила, что шла на гумфак с радостью.

В ответ Мире осталось только вздохнуть.

Избежать того, чтобы прийти на гумфак, было нельзя. Хотя бы ради того, чтобы подать заявление на отчисление. Артём, собираясь на экзамен с утра, пожал плечами и сказал: как знаешь, дело твоё — но в его голосе Мире почудилась радостная нотка.

Вот она и решила сделать себе подарок на девятнадцатилетие — избавиться от того, что теперь только тяготило. Город спал полумёртвым январским сном, когда Мира всё-таки удосужилась приехать в центр, а люди ходили по улицам и не видели этого. Не понимали. Их живость казалась чрезмерной. На гумфаке у кого-то кончался очередной экзамен, и из корпуса то стайками, то поодиночке выходили студенты. Им было чему радоваться, а Мире не было.

Дверь поддалась тяжело, тяжелее, чем всего лишь полгода назад, во вторую сессию; не обратила на Миру внимания вахтёрша на входе; не ей улыбнулся профессор Полев, который тоже шёл с экзамена. Полвека в этих коридорах он улыбался не ей — и глупо было думать, что ей это в самом деле могло быть доступно, что это для неё тоже.

Однокурсницы кружком собрались на третьем этаже, там же расположился и деканат. Таша, стоявшая, как всегда, отдельно от остальных, кивнула Мире и, видимо, решила её не трогать. Это было к лучшему: личные вопросы оказались бы ни к чему.

Дверь в деканат скрипнула, и все, кто был в приёмной, посмотрели на вход. Рядом с секретаршей, отвечавшей за бакалавров, на стуле сидела Волчкова. В её глазах всё так же мелькнуло узнавание.

— Добрый день. — Мира переминалась с ноги на ногу.

— Добрый, — ответили секретарша и Волчкова вместе, и вторая вышла, а первая продолжила: — Я вас слушаю.

Мира замешкалась с ответом, а потом выложила как есть:

— Я не смогу сдать сессию.

— Продлить хотите?

— Всё гораздо хуже. — Оставалось просто сказать. — Я хочу отчислиться.

Секретарша покачала головой.

— Вы приступали к сдаче сессии?

Мира скрестила на груди руки.

— Нет, и не буду.

— Может, лучше академ? По семейным обстоятельствам или по медпоказаниям…

Как жаль, что не было никаких обстоятельств и никакой болезни. Была только она сама и необходимость сбросить хоть какой-то балласт, чтобы почувствовать себя живой и идти дальше.

— Нет, — сказала Мира гораздо короче, чем подумала, и повторила мысль уже чуть увереннее: — Мне просто нужно отчислиться.

Тут же прошелестел бланк заявления.

— Пишите. Потом зайдёте к декану… в ближайшие дни сдадите книги в библиотеку. Подпишете везде обходной в знак того, что ничего не должны, а дальше в канцелярию.

Мира сделала всё как ей сказали, и запомнила порядок действий. Стараясь как можно меньше смять выданные ей бумаги, положила их к себе в сумку и вышла в коридор. Смех однокурсниц звенел этажом ниже, а в коридоре третьего этажа осталась только одна Таша. Мира скользнула по лестнице вниз, оставляя её за спиной, и старалась не думать о том, что они сегодня виделись.

Тяготившие её теперь коридоры гумфака быстро кончились, а за дверью Миру встретил город. Хотя прошло не больше двадцати минут, он посвежел и пусть сонно, но улыбался каждому из прохожих, даже ей самой. Такого не было уже давно, и это удивляло.

В телефоне пиликнуло оповещение. Надо было ответить, отключить звук и идти за Артёмом.

За что ты сейчас больше всего держишься? — чернели на экране буквы. Это был не он. Это была Таша.

С чего бы это? И сам вопрос… где-то Мира его уже слышала.

Только ответить честно не хватало духу, и она тоже задала вопрос:

Ты была у Соколовской?

Да

А зачем?

Подходя к главному корпусу, откуда вот-вот должен был выйти Артём, она увидела слова:

Потом расскажу.

Мира очистила весь диалог разом и решила тоже ничего не говорить. Важнее было то, что она сама знала, за что хочет держаться.

Вышел из главного корпуса не Артём, а Лёша. Он был один и посмотрел на Миру, даже не стараясь скрыть