Она покрепче ухватилась за ручку чемодана и поволокла его по песку. Тащить было удобнее, пятясь спиной. Так Марфа и поступала. Но сделав очередной шаг, она вдруг уперлась задом во что-то мягкое и теплое. От неожиданности Марфа ойкнула и, выпрямившись, обернулась:

– Мэм, как же вы меня напугали! Подкрались, словно тень. Разве так можно поступать?

– А что это вы выносите из дому? – спокойно спросила Нина Михайловна, оглядываясь на машину с открытым багажником, к которой и тащила чемодан домработница. – Вы ведь Марфа, да? Разве в доме моей дочери было много ваших вещей?

Лицо домоправительницы стало наливаться пунцовой краской, маленькие голубенькие глазки испуганно заметались.

– Не губите! – она плюхнулась коленями в песок. – Только не вызывайте полицию, я все верну.

– Встаньте, Марфа, – властно сказала Нина Михайловна. – И идите в дом. Вместе с вынесенными вещами, разумеется. Там решим, что с вами делать.

Сообщать в полицию Нина Михайловна не собиралась. Жалко стало тетку, испугавшуюся, что останется без работы и без привычного комфорта. Она ее могла понять: когда сама осталась одна, без мужа, испытала нечто похожее. Денег все время не хватало, и она запиралась в своей комнате и плакала от бессилия.

Марфа пыталась что-то объяснить, но Нина Михайловна ничего об истинных причинах ее поступка знать не хотела. У нее были свои виды на служанку. Она решила ее простить взамен на небольшое одолжение.

– Вы поедете со мной в Москву, Марфа, – сказала Нина Михайловна, когда они вошли в дом и расположились в просторной гостиной. – И там, на суде, скажете все, что я вам сейчас напишу.

– Да, хорошо, – согласно затрясла головой Марфа, – только не сообщайте в полицию.

* * *

Через два дня после этого происшествия в свой дом на берегу океана вернулась Кира. Она прошлась по пустым комнатам, отмечая, что все убрано и нет никаких следов присутствия людей. И никаких следов трагедии – разбросанных вещей, бешеных сборов. Они, Алексей и Анфиса, должны же были, наверное, переживать?

«Да брось, – одернула она себя, – твоя смерть решала для них все проблемы. Конечно, поплакали сначала: все-таки родной человек. А потом скорее всего успокоились и забыли. А оправдание себе всегда можно отыскать».

Она прошла по комнатам, безучастно притрагиваясь к вещам. Зашла в свой кабинет и откинула штору. Неприятно всколыхнулись воспоминания: точно так же она стояла у окна, когда увидела их – мужа и дочь.

– Нет, это невыносимо, – сказала вслух она. – Дом нужно поскорее продать. И пусть все останется в прошлом, будем начинать жизнь с чистого листа.

На книжной полке сиротливо стоял томик Шекспира. Кира провела пальцем по корешку, достала его, пролистала. Но поставить на место никак не получалось: мешала стопка газет. И кто их читал? Неужели Марфа?

Она вытащила газеты и положила на стол. Сознание выхватило заголовок статьи в последний момент, когда Кира уже собиралась уходить. Она вернулась к столу, взяла газеты в руки.

«Алексею Гарденину предъявлено обвинение в убийстве жены», – гласил первый заголовок. Степлером к изданию была прикреплена визитная карточка какого-то адвоката. Точнее, «какой-то», потому что имя на ней было женское. Остальные заголовки тоже не радовали, а статьи наперебой смаковали новость.

Кира машинально отмечала перевранные факты. Все изложенное в статьях было так чудовищно, что она задохнулась от гнева.

Трясущимися руками взяла визитную карточку. В следующую минуту Кира уже звонила Ларисе Калашниковой, адвокату.

В разогретом солнцем купе было душно и жарко. Седой старичок, по виду старорежимный сельский учитель, дотошно выспрашивал паренька, сидящего напротив:

– А вот вы, молодой человек, куда поступать собираетесь после одиннадцатого класса?

– На экономический.

– Это хорошо. А с математикой как у вас?

– Нормально.

– Нормально – это как? На пять баллов учитесь, на четыре?

– Я пробный экзамен на восемьдесят девять баллов сдал.

Старичок на мгновение завис, переваривая полученную информацию, потом сокрушенно покачал головой:

– Все у вас не по-человечески, не по-людски. Ну вот что это придумали, а?! Кому такие сложности нужны? Восемьдесят девять баллов… С ума сойти.

Парень равнодушно пожал плечами и уставился в окно на пробегающие мимо деревья.

– Ну хоть учат-то вас хорошо? Я вот на пятерки в школе учился и то, что мне там дали, до сих пор помню. А при ваших-то почти девяноста баллах у вас должны быть знания, как у академика. Ответьте-ка мне, молодой человек, на один простой вопрос: почему отрезок, соединяющий две точки окружности, назвали хордой, а луч, делящий угол пополам, – биссектрисой?

У парня сразу слетело сонное выражение с лица, и он ошалело вытаращил глаза.

– Ну что вы молчите? – подбодрил его старичок. – Вы же на экономический факультет собираетесь, а там математика обязательна. И такой вопрос запросто могут на экзамене задать. Поверьте мне как старому преподавателю математики, который в приемных комиссиях полжизни провел.

Мальчишка часто-часто заморгал, и глаза его покраснели.

– Я… я не знаю, – наконец выдавил он.

– Да как же так? – эмоционально всплеснул руками старичок. – Это же азы, их непременно нужно знать! Ну, хорошо, а что такое радиус, помните? А арифметика – что это значит? – И поскольку парень усиленно потел, пытаясь выдавить из своей памяти хоть крохи сведений, профессор обратил свой проницательный взгляд на Леса. – Ну а вы, молодой человек, тоже по новой системе баллы зарабатывали? И так же ничего не помните?

– Почему же, помню. Хорда в переводе с греческого – это струна, а радиус – спица в колесе.

– Ну-ка, ну-ка, – удовлетворенно потер ладошки профессор. – А арифметика – это что значит?

– Техника чисел или числовое искусство. Что такое биссектриса, пардон муа, забыл.

– Вот! Вот оно, прежнее образование! – старичок поднял палец вверх и довольно засмеялся. – Учили ведь на совесть, не то что сейчас. Вы это из школьного курса помните?

– Признаться, нет. Недавно был у бабушки в гостях, нашел на чердаке в одной из старых книг вырезку из «Пионерской правды». От двадцать второго ноября тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года газета была.

– Ну у вас и память, – с уважением заметил профессор, – даже дату публикации запомнили.

– Тут как раз тоже ничего странного: двадцать второго ноября я родился, а в квартире номер шестьдесят семь провел большую часть своей сознательной жизни. Такое вот совпадение. Вот потому и запомнились мне числа.