В ванных комнатах виллы друзья обнаружили чистые полотенца, бритвы и ножницы, так что оба помылись и побрились (Циско оставил себе длинную эспаньолку), а потом отправились спать. Когда Бен закрыл глаза, сон стеной оградил его от всего. Никаких сновидений. Никаких кусков прошлого, требующих изменений. Только отдых, и все.

Наутро Циско принялся настаивать, что ему пора в путь. Испанец оставался исхудавшим и уставшим после побега из пустыни, но происходящее по-прежнему представлялось ему великим приключением и миссией: новый загадочный континент, который он вскоре откроет всей Европе. Как бы Бен ни пытался убедить его в обратном, Циско оставался одержим желанием найти сокровища.

Они стояли у расходящейся по трем направлениям тропы и прощались. Бен протянул ему ключи от грузовика.

– Ты уверен? – спросил Циско.

– Да. В том времени, откуда я, все водят машины. Не вижу причины, почему бы тебе не сообразить, что к чему. Ты уже, наверное, лучше, чем большинство водителей из Мэриленда.

Циско забрался в кабину и ухватился за руль, закрыв глаза и наслаждаясь выпавшей ему властью.

– Запомни, – сказал Бен, – нажав на левую педаль, ты останавливаешься. Нажав на правую – движешься вперед.

– Жаль, что не могу оставить тебе что-нибудь в подарок, – произнес испанец. – Но я же знаю, что ты все равно не сможешь ничего с собой взять.

– А мне ничего и не нужно, – ответил Бен. – Как ты говорил, нет причины, чтобы это тянулось дальше. Наша дружба закончится здесь, крепкой, как никогда. А когда я вернусь, то поищу тебя в учебниках истории.

– Может, твою «Америку» назовут в честь меня, а этот ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ МУСОРЩИК Веспуччи сгниет в глубинах…

– Да, это очень даже возможно.

Циско пристально уставился на него.

– Ты что делаешь? – спросил Бен.

– Хорошенько тебя рассматриваю. Когда видишь человека в последний раз, то запоминаешь его лучше всего. Да пребудет с тобой Господь, Бен.

– С тобой тоже, старина.

Циско надавил на педаль газа, но ничего не произошло.

– Циско, сперва нужно повернуть ключ.

– Ой!

Испанец повернул ключ и дернул переключатель скоростей. Грузовик сначала тронулся вперед рывками и скачками, но потом пошел ровнее, описал дугу вдоль берега залива и наконец скрылся из виду за мысом. А Бен снова оказался в одиночестве, но он знал, что долго оно не продлится. Ему нужно было кое с кем встретиться, предположительно на противоположном берегу моря.

Но это подождет. Пока что он пировал и наслаждался жизнью. Он выпил все пиво, съел всех омаров, три раза в день принимал душ, ощутимо нагуливал вес. Каждый вечер он сидел с пивом у самой кромки воды, здоровался с пальцами ног, глазел на незнакомые созвездия и две луны, а потом предавался ночному отдыху, походившему на ванну в амниотической жидкости. Может, стоит навсегда остаться на этой вилле? Что в этом плохого? Он снова привык к одиночеству. Здесь, на берегу, ему ничто не угрожало: ни чудовища, ни прошлое, ни будущее. Все оставили его в покое – голубая мечта любого мужчины среднего возраста. Чувство безопасности влекло и нежило его.

Неделю спустя у него случилось очередное ночное видение. Только на этот раз он оказался не в прошлом. Нет, на сей раз он проснулся там же, где заснул: на вилле, на ровной белой широкой кровати. Он заметил, как в дверь спальни кто-то вошел, и там, в лунном свете, стояла Тереза в прозрачном белом халатике, едва доходившем до бедер. Она распахнула его, и показалось ее тело, очертаниями похожее на виолончель. Бен встал с кровати и подошел к ней. Он приложил палец к ее подбородку и провел им до самого низа, не коснувшись ткани. Затем проник под халатик и резко подхватил ее на руки, целуя так жадно и крепко, что их лица прижались друг к другу перпендикулярно.

Бен развернулся и положил Терезу на кровать. Ему хотелось слиться с ней воедино. Она обхватила его лицо руками и спросила:

– Теперь-то ты помнишь?

– Да. Господи, да.

– Тогда сделай мне хорошо.

– Сделаю.

– Сделай хорошо мне и себе. Сейчас же.

Все его суставы хрустнули единым хором.

Проснулся он один, между двух белых простыней. На востоке, над куполом джунглей, всходило солнце. Во дворе виднелся перепаханный стол. Пиво кончилось. Несмотря на искушение навсегда остаться в этом райском уголке, он понял – пора. Недели любого отдыха более чем достаточно. Бен вышел из виллы и зашагал к круглому столику у самого края воды. Потом он вытащил пробку из стоявшего на блюде пузырька и поднял его, произнеся тост кому-то невидимому:

– До дна, господин Постановщик.

Горло его обожгло, но не так, как крепким алкоголем, а скорее как кислотой. Он рухнул на живот и забился в конвульсиях. Голова вжалась в шею. Мышцы напряглись так сильно, что казалось, все тело сводит судорогой. Зрение разделилось на восемь тысяч отдельных сегментов, а потом вновь сложилось воедино в расплывчатое, близорукое пятно. Все вдруг обрело сильные запахи: океан, песок, воздух. Каждый запах многократно усилился и ринулся в мозг, словно в вагон метро. Конечности застыли и обездвижились. Пальцы замерли и начали смыкаться друг с другом.

Он чувствовал, как из ребер вырастают другие конечности, поменьше в размерах. Две, затем четыре, потом шесть: каждая твердая и острая, каждая лапка прекрасно приспособлена для быстрого перемещения по песку. Из филейных частей выросла пара гребных плавников, которые тут же начали двигаться. На голове пробились два пушистых усика и сразу же провисли перед глазами, как удочки. Кожа превратилась в панцирные пластины, плотно прилегавшие друг к другу. В течение нескольких секунд Бен чувствовал, как нервы из всех его конечностей соединяются у него в мозгу, и он смог управлять своим телом, смог всем двигать, и это представлялось ему совершенно нормальным.

– Эй? – Голос его звучал глубже. Как из подземелья.

Он быстро добрался до воды и позволил ей проникнуть в жабры и легкие. Он по-прежнему мог дышать. Он ощущал в себе легкость и проворство, способность с одинаковой скоростью двигаться в любом направлении.

Затем он высунулся из воды и оглянулся на столик, где стоял его прибор. Столик выглядел гигантским. Все выглядело гигантским. Накатила волна, и Бен обнаружил, как его уносит от виллы, от берега, от развилки тропы. Волна швырнула его в темно-синюю воду и закрутила, словно пустую пивную банку. Через несколько мгновений он задействовал гребные плавники и кое-как выправился, едва ощущая разницу между правым боком вверх и вверх брюхом. Он мог видеть лишь на метр вперед и разглядел почти сплошную темноту. Вода обжигала его. Почти кипяток. Спиной он чувствовал палящее солнце и понял, что пора бы двинуться подальше от берега, с теплого мелководья в глубокие, холодные океанские просторы.

Он поплыл. Теперь он плавал просто мастерски.

Рыбьи потроха. Он понял, что рыбьи потроха – это лучше всего. Они обычно оседали на дне океана после того, как акулы растерзают рыбину. Другие рыбы насыщались, пока ошметки медленно опускались вниз, но Бену всегда оставалось вполне достаточно для того, чтобы наесться. Так был устроен океан: масса мертвечины для всех тварей морских.