В конце коридора находилась одностворчатая вращающаяся дверь с круглым иллюминаторным окошком. Толпы пассажиров совершенно хаотично то входили в нее, то выходили. Многие плакали и утешали друг друга. Похоже, они мерзли, старательно закрывая лица рукавами или плотными шарфами. На руках у всех были разноцветные повязки, на которых они могли вызывать и рассматривать изображение того, что им нравилось: игры, текстовые сообщения и фотографии. Матери, держа детей на руках, занимали их показом фильмов. Все люди казались совершенно беспомощными, хотя и носили супервысокотехнологичную одежду.

Бен выбрался за дверь и оказался на главной палубе. Ее патрулировали люди в камуфляже, вооруженные большими, мощными винтовками. И Бен снова стал слишком бросаться в глаза.

– Мама, гляди-ка, краб!

К нему потянулась еще одна детская ручонка, но на этот раз он хорошенько ущипнул мальчишку. Тот заорал и завизжал, как будто умирает. Слышь, парень, держи себя в руках.

Он взглянул на мостик корабля и увидел, что там нет капитана. Судно шло на автопилоте. Светодиодные противотуманные прожектора, вращавшиеся над боевой рубкой, светились ярче и направленнее, чем любые виденные им прежде огни.

Палубу корабля опоясывал стальной выступ, и за него Бен заглянуть не мог. Две белые линии взвивались вверх по внутреннему борту и исчезали за ним, уходя от корабля. Он пробрался к выступу, уворачиваясь от людей, и в конце концов ему удалось вскарабкаться на выступ и повиснуть над бортом корабля. Две белые линии тянулись вниз по корпусу в бежавшую внизу воду.

Его ударило порывом ветра. До этого момента Бен понятия не имел, что они шли так быстро – сорок узлов, не меньше. С трудом удерживаясь за выступ, готовый вот-вот сорваться в воду, он огляделся и увидел землю. Корабль шел через залив в устье широкой реки. Это был Гудзон, справа – Южный Манхэттен, слева – Нью-Джерси.

Даже с такого расстояния и своим негодным зрением Бен сумел разглядеть, что весь город вымер. Здания возвышались лишь на двадцать этажей, некоторые покрывала свежезастывшая вулканическая лава. У некоторых снесло целые высотные блоки, рухнувшие в воду. Горело все, что не успело намокнуть. Бен вцепился в выступ и вытянулся, стараясь рассмотреть побольше, но небо по-прежнему оставалось затянутым темными тучами. А были ли это вообще тучи? Черные и столь угрожающего вида, они бы окатили их всех проливным дождем.

Нет, это были клубы пепла, нависавшие над водой и напрочь застилавшие солнце, даже когда наступило утро. Словно один из Дымков Вориса покорил мир. Бен слышал, как на борту корабля люди плакали и вымаливали друг у друга пищу на фоне рева и гула чудес технологии, которые они нацепили на руки. Корабль шел мимо призрака Нью-Йорка без малейшего намерения останавливаться. Земля вымерла и превратилась в пустошь. Этот корабль был последним, что осталось от прежнего мира: со всеми людьми, пищей и топливом. Избежавшие гибели сгрудились на единственном суденышке, которое держалось из последних сил, пытаясь отсрочить неизбежное.

Нет. Это не…

Внезапно солнце сделалось ярким, пугающе яр- ким. Бен поднял глаза и увидел, что оно пробилось сквозь тучи пепла и стало злобно-красным, извергая языки пламени и раскаляясь, пока через несколько секунд не померкло, став черным, как при затмении. С палубы раздался громкий хор криков, когда на корабль обрушился ветер с температурой почти абсолютного нуля и заморозил всех и вся. Бен видел, как море внизу быстро кристаллизовалось в ледяную шапку. Прямо под ним образовался водоворот, сильный и быстрый, с воронкой по центру, которая, казалось, уходила к земной коре. Воздух становился таким ледяным, что Бен почувствовал это даже сквозь толстый панцирь, так что он свалился с борта корабля прямо в огромный, засасывающий эпицентр водоворота, бешено вращаясь в черном ледяном вихре, пока не отключился. А крабы могут отключаться? Теперь он знал, что могут.

Когда Бен очнулся, он плавал на мелководье, на небе привычно и безопасно светило солнце, как и положено. Он чувствовал под собой песок, мягкий и подвижный. Он зарылся в океанское дно и содрогнулся при воспоминании о мертвом городском пейзаже и кричавших пассажирах, ставших свидетелями предсмертных конвульсий солнца. Это нереально. Я прошел через все это не ради того, чтобы увидеть подобный конец, чтобы все стало черным и бессмысленным. Зачем кому-то показывать конец света? Что ему требовалось увидеть в абсолютном исчезновении человечества, о чем он сам бы не смог догадаться? К чертовой матери. Это был маленький кусочек истории, куда он снова пытался заползти, и что бы ни случилось до того или после – не имело значения. То судно? Это часть будущего, в котором ему никогда не придется принимать участие.

Вода становилась все мельче, и Бен выбрался на песчаную полоску берега, вдоль которой стояли летние домики на сваях, а две параллельные линии на песке вели к дому на один этаж выше остальных. Бену не пришлось карабкаться по ступенькам, чтобы узнать, что там на чердаке. И, разумеется, показался тридцативосьмилетний мужчина со шрамом на лице, похожим на стекающую слезу, и с рюкзачком на плече. Краб схоронился в песке, когда мужчина прошагал мимо него и зашел в дом с чердаком. Он слышал, как Младший Бен крушил все внутри в приступе слепой ярости. Затем на двадцать минут воцарилась тишина. После этого началась битва на чердаке, а затем из дома пулей вылетел Младший Бен, весь в крови и ревущий, словно конь, которому подпалили гриву.

– Эй! Эй, ты!

– Чего-чего? – не понял Младший Бен.

– Сюда. Я здесь, урод.

Просто поразительно, до чего же Младший Бен раздражал Краба. Он представлял собой ожившую фотографию смущенного мальчишки из выпускного альбома. Крабу хотелось как следует врезать ему в глаз. Он так много узнал от Циско о мореплавании и путешествиях, однако едва ли мог применить хоть толику этих знаний в странствиях со своим прежним «я», поскольку тридцативосьмилетний Бен являл собой образец потешного болвана. Он запустил двигатели катера, прежде чем отдать швартовы, затем попытался отшвартоваться, не вырубив моторы, а потом завалился спать, оставив в рубке крохотного краба, чтобы тот держал курс. Как бы Краб ни старался, ему в итоге все-таки пришлось разбудить Младшего Бена, потому что у него не хватало силенок повернуть штурвал так, чтобы не сойти с тропы.

Все, что Краб говорил Бену, было дословным повторением всего высказанного ему много лет назад. Как будто он проговаривал выученный наизусть сценарий: каждое предупреждение, каждая подначка, каждая подсказка, которую он подбрасывал Младшему, забывчивому Бену. Всякий раз, пытаясь придумать и сказать что-нибудь новенькое, он все равно обнаруживал, что дословно цитирует Краба. Это получалось машинально. Слово в слово. Сказать, что подначивать Младшего Бена было забавно, – значит не сказать ничего. Когда они добрались до горы Фермоны, Краб волшебным образом оказался на боковом склоне и с огромным удовольствием забрался на вершину, пока Младший Бен упорно и отчаянно карабкался с помощью ледорубов. Краб мог бы над ним посмеяться, поскольку знал, чем все это закончится.