восьмидесятыми годами. Добрался сборщик до Пудоги как раз в тот день, когда там был праздник под названием русалий. Одни ученые утверждают, что праздник не был связан с русалками, водившимися тогда в каждом втором ручье, не говоря о реках и озерах, а представлял собой самое обычное моление о дожде. Другие говорят, что без культа русалок здесь не обошлось. Праздник устраивали в самом начале лета с целью поднятия плодородия. Скорее всего, крестьяне платили своему новгородскому боярину рыбный оброк, поскольку рожь в тех местах росла, но, в отличие от рыбы, урожай ее был, несмотря на усердные молитвы, очень скуден, а пшеницу сеять даже и не пытались. Подати платили и пушниной – в основном белками и куницами. Все же основным занятием пудожских крестьян было подсечно-огневое земледелие. Сеяли рожь, овес, лен и ячмень. Земли у крестьян было достаточно. Аборигены – чудь и лопари – были кочевыми племенами и земледелием не занимались. Да и не осталось их почти к концу четырнадцатого века – все они обрусели и смешались с пришлым русским населением.

Не на бересте, а на бумаге Пудож был упомянут в первый раз в 1391 году в Обводной книге Юрьева монастыря, в качестве его олонецкой вотчины. Пудож с самого начала был мирным поселением. Никогда у него не было ни крепостных стен, ни башен, не стоял в нем гарнизон, и пушкари со стрельцами не палили из пушек и пищалей по набегающим татарам, ногайцам или черемисам. Впрочем, в эту глухомань ни татары, ни ногайцы с черемисами не добегали. Другое дело москвичи. В середине пятнадцатого века московский князь Дмитрий Шемяка, разбитый другим московским князем Василием Темным, бежал с остатками своего войска на север, а по пути захватил и разграбил маленькую беззащитную Пудогу.

Через тридцать лет после разорения Пудоги войском Шемяки Новгород со всеми своими землями был присоединен к Москве. Земельные владения новгородских бояр (одной только Марфе Борецкой, которую мы все знаем как Марфу-посадницу, в Никольском Пудожском погосте принадлежало около полусотни деревень) перешли к Ивану Третьему, а крестьяне, жившие в деревнях на этих землях, были записаны в черносошные и должны были платить налоги в московскую казну за пользование землей. Москва умела собирать налоги, и так она их умело собирала, что через сто с небольшим лет московской власти в Пудожском погосте образовалось десять пустых деревень и почти шестьдесят пустошей. Это при том, что медведей с волками в те времена здесь проживало куда больше, чем людей. Деревни тогда дорастали в лучшем случае до молочной спелости. Еще в начале семнадцатого века в Пудожском крае деревень с десятью и более дворами было всего три. Во всех остальных имелось по семь, по пять, по четыре, а то и по три двора. Да и всех-то дворов насчитывалось восемьдесят пять. Проживало в них немногим менее двухсот душ мужского пола, а значит, и всех остальных, включая баб и детишек, никак не более тысячи.

Собирать подати в Никольский Пудожский погост приезжали целовальники и таможенные головы из соседнего Повенца. Само собой, и целовальники, и таможенные головы служебным положением злоупотребляли и облагали крестьян дополнительными сборами. Мало того, все эти налоговые инспекторы приезжали к крестьянам не на один день собрать налоги и уехать. Как писали пудожские крестьяне в своих челобитных вышестоящему начальству, «…и стоят многие дни человек по десять и больше, и пьют, и едят, и подводы емлют у монастырских и у государевых крестьян всякому человеку по подводе, да под запас подводы ж… и по подводе емлют в обе стороны – от Повенца едучи и назад на Повенец – и в бездорожье лошадей многих замучат». Способов взимания налогов, если они не были уплачены в срок, у целовальников и таможенных голов было немного – примерно один. Назывался он правеж. «…И деньги имали смертным правежом, и на правеже били и мучали, а в Новгородском-де во всем уезде таких сборов и мучения нигде нету». И это не все. Жаловались крестьяне на множество гонцов и посыльных, которые на ямских станциях «емлют без указу кормы и харчи себе многие и крестьян бьют на правеже, и от тех кормов и харчей убытки бывают многие, от того они, крестьяне до конца разорилися».

Тяжелее всего приходилось монастырским крестьянам. С них драли не семь, но семьдесят семь шкур. Они обязаны были платить подушную подать, кабальный хлеб, рублевый оброк, пятину, помольные, свиточные, куничные, выводные, свадебные, за косцов, за приказчиков, с водяных мельниц, за конюшенные припасы, за кровельный тес, а кроме того, натурой нужно было отдать рожь, ячмень, коноплю, горох, соленые и сухие грибы, малину, смородину, бруснику, чернику, холсты… Теперь-то можно бесплатно собирать валежник, а тогда и этого не разрешали.

И все же рыба в Водле и Онежском озере была. Крестьяне Пудожского погоста владели рыбными ловлями на Водле неподалеку от ее впадения в Онежское озеро. Большую часть лососей, сигов, судаков и щук, ежегодно поставляемых в новгородский Юрьев монастырь, ловили именно там44. В больших количествах пудожане ловили налимов, иногда огромных, из-за чего получили прозвище меньков-толстоголовиков, поскольку мень или менек – старинное название налима. Низовья Водлы в девятнадцатом веке считались местом, где производились самые большие уловы налима в России.

Балахонники

Раз уж зашла речь о прозвищах пудожан, то упомянем и еще одно – «балахонники». Одежду тогдашних пудожан составляли домотканые балахоны и лапти. Балахоны и вообще крестьянская одежда, как правило, были льняными. Лен в тех местах сеяли с незапамятных времен. Правда, северный климат не позволяет ему вызреть, но именно из такого недозревшего льна получаются ткани самой тонкой выделки, которыми в конце девятнадцатого века прославились пудожские мастера и на лондонской выставке… Не будем, однако, отвлекаться и забегать далеко вперед. Вернемся в начало семнадцатого века.

Смута не принесла Пудожу ничего хорошего. Олонецкий край наводнили воровские шайки, состоявшие из поляков, запорожских казаков и просто разного сброда. Двумя самыми крупными отрядами разбойников командовали польский полковник Барышполец и атаман Сидор Острожский.

В декабре 1612 года воры разграбили монастырь на Муромском озере и соседний Андомский погост, от которого до Пудожа всего семьдесят верст. К счастью, дороги к Пудожу вели плохие, места здесь болотистые, но… Встревоженные крестьяне Пудожского погоста и уезда вместе со своими старостами и целовальниками отправили гонца в Каргополь к тамошнему воеводе Алексею Ивановичу Зюзину с просьбой о помощи, в которой писали: «Было-де воров триста человек, а ныне-де к ним идут триста человек… и вам бы господа, нас