в конце сороковых, история особая. Был у него хороший знакомый медвежатник, некий Михаил Роткин. Добывая пушнину, высмотрел он берлогу со спящим медведем. Логово в глуши, привлекло его внимание небольшое отверстие в снегу, а из него, заметил, исходил еле приметный парок, понятно — спит и дышит косолапый. Собрался этот Роткин с таким же, как он охотником, выкурить этого медведя из берлоги и уложить. Поделился об этом с Золоторуковым, а тот, что зимой особых дел нет, напросился с ним на охоту. Шибко любопытно было глянуть, как хозяина тайги расшевелят и забьют, а там и медвежатины отведать, дело-то к новогоднему празднику подвигалось.

Приехали. Роткин с другом договорились: друг шестом медведя тревожит, а Роткин стоит с двустволкой наизготовку. Безоружному же Тарасу сказали стоять поодаль. Хотя Тарас был небезоружный, на ремне штанов в ножнах имелся нож — трепетно хранимый подарок однополчанина в День Победы. Нож добротный, из дамасской стали. Но с таким оружием, безусловно, Золоторуков и не собирался вступать в схватку с крупным зверем, и на него не возлагалась этакая миссия.

Все на местах — Роткин взвёл курки и приготовился к встрече разбуженного зверя, его напарник шестом разворошил снег и давай ковырять им нутро берлоги, явно ощущая при этом, что упирается в мягкое тело медведя. Сначала послышалось недовольное сопение, затем рык, и тут показалась его мохнатая морда и вылез наполовину. Роткин сделал шаг вперёд для лучшей опоры и нажал курок, но неожиданно нога соскользнула по камню, и выстрел прошёлся мимо цели. Второй спуск курка к ужасу для всех дал осечку. Медведь, окончательно разбуженный резким звуком выстрела, бросился на людей. Пробежав мимо Роткина и его товарища, он накинулся на Золоторукова и подмял его под себя. Всё произошло настолько стремительно, что все трое опешили. А Тараса охватил жуткий страх, спрятавшийся где-то в желудке и в ногах. В жизни не видел медведя, а тут вот он нос к носу, свирепый и готов порвать на куски. Тело онемело, а в сознании пронеслось: «Дам слабину, не буду супротивиться — пропаду!» И это придало Тарасу неимоверные силы. Обеими руками он упёрся в мохнатую грудину медведя. Но что для такого разъярённого зверя человеческие мускулы? Он лапой сбил обе руки и пастью дыхнул в лицо Тарасу. О, какой же это был ужас, видеть раскрытую пасть! Теперь, упёршись локтями, он защищал лицо, одновременно пытаясь изловчиться и выхватить из ножен нож, но это не представлялось возможным — был придавлен, а передние лапы терзали ватник, одной лапой медведь сшиб шапку и задел лицо. Если б не шапка, скальп остался бы в когтях зверя. Медведь чуть приподнялся и снова оскалил морду, показав крупные клыки, и эту ситуацию мгновенно использовал Тарас, он выхватил из ножен нож и вонзил его лезвие в пасть разъяренного медведя. Зверь взревел от боли, бросил жертву и отскочил в сторону, лапами тёр морду, его злоба вырвалась из пасти громовым рыком. Роткин использовал удачный момент и выстрелил. До этого, пока зверь трепал Золоторукова, он стрелять боялся из-за страха попасть в Тараса. Медведь свалился на бок. Роткин быстро перезарядил стволы, но стрелять уже не пришлось. От удачного выстрела медведь не вставал, а только четырьмя конечностями пытался подняться, но, обессилив, стал вялым, по вздрагивающей шкуре пошли предсмертные судороги. Косолапый крепко поранил Золоторукова — порвал ему щеку, прошёлся по груди когтями, содрав небольшой участок кожи, исцарапал руки. Если бы не зимняя одежда, вряд ли он остался живым.

Теперь было не до медведя, срочно следовало доставить Тараса до больницы — боялись как бы не получил заражение крови. Вышли на дорогу, отвязали лошадь и на санях погнали до дому. Оставили Золотрукова медикам, а сами вернулись в тайгу. Тарасу поставили укол, зашили щеку и грудь, забинтовали руки. Зажило как на кошке, но на щеке и груди остались шрамы.

Больше Тарас в тайгу не ходил, окромя как за ягодами и грибами. Как-то Роткин пригласил его посетить зимовье, показать ловушку на медведя, а повезёт, так глянуть, каким способом с ним управляются, если попадает в западню, мол, бояться нечего, он, если попал, то с лапами в капкане, а сверху на него давит пять-шесть кубов крупных брёвен. На что Тарас, ухмыляясь, ответил: «Нет, хватит, один раз я уже посмотрел».

Кроме шрамов на лице и груди, напоминающих Золоторукову о том злополучном случае, у него дома на полу лежит шкура того самого медведя как подтверждение встречи с ним. Принёс её ему Роткин, сразу же, как Тарас Емельянович выписался из больницы, со словами: «Прими свой трофей», и передал большой кусок медвежатины, от которого Золоторуков отказался сразу: «Не возьму, в рот не полезет».

Ещё будучи в пути по Витиму друзья развязали рюкзак Хрусталёва. В нём лежали три банки тушёнки, пакет с галетами, личные вещи, на дне обнаружили охотничий нож и конверт.

Гребнев взял в руки конверт, вскрыл и начал читать. По мере чтения, лицо его менялось, а дочитав, присел на чурку, что использовалась для рубки поленьев на лучины, и закурил. Затягивался часто, с некой нервозностью. Груздев, заметив смену настроения товарища, спросил:

— Что там?

Гребнев молча подал письмо.

Пробежал по строчкам бумаги и Тихон. Текст письма его тоже взволновал:

«Дорогой мой Захар, здравствуй. В последнем письме ты написал, что приедешь к Новому году. Я очень обрадовалась, наконец-то вернёшься домой, и все будем вместе. Когда сказала Егорке, он от радости стал приплясывать и хлопать в ладоши, как маленький ребёнок. О том, что ты провёл эти годы на зоне, он до сих пор не знает. И не к чему это ему знать, это надо забыть как страшный сон, выбросить из головы. Он тебя представляет полярником, дрейфующим на льдинах в Антарктиде. Пришлось ему так объяснить твоё длительное отсутствие. Гордится тобой и все уши прожужжал и в классе и мальчишкам во дворе. Только ты не написал, что тебя ещё держит, почему не выезжаешь к нам в Хабаровск, не случилось ли чего?

В Магадан едет знакомый человек, с ним и передам тебе письмо, поэтому адрес на конверте не подписывала ни свой, ни твой.

Мы пока снимаем прежнее жильё, но думаю, в ближайшем будущем купить свой угол, стали платить чуть больше и предприятие обещало помочь. Так что приедешь, нас можешь не застать в доме Кузьминых. Куда переедем, будет знать тётя Нюра Машкова, ты её знаешь, она работает вместе со мной на судостроительном заводе, или найдёшь меня на производстве.

До встречи. Целуем тебя. Женя».

— Ни хрена себе