припасов для похода. Во время похода монгольское войско продовольствовалось за счет врага и военной добычи. Однако по мере расширения монгольской империи содержание и ханского двора, и административных учреждений потребовало установления Чингисханом более постоянной системы обложения[701], законодательно закрепленной в „Книге Великой Ясы“:

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВОИНОВ-АРАТОВ 3 МИРНОЕ ВРЕМЯ И „СИСТЕМЕ ТЯГОТ“ ПОДДАННЫХ ЗЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА

„Весь народ монгольский да содержит хана из ежегодных достатков своих [уделяя ему] коней, баранов, молока, также от шерстяных изделий“[702]’[703].

„Войско наподобие крестьян, что несут разные [повинности] поставок и не высказывают докуки при выполнении того, что приказано… в дни покоя и досуга ведет себя, как баранье стадо, приносящее молоко, шерсть и многую пользу; а среди трудов и несчастий свободно от разделения и супротивности душ“»[704].

Налог «на пособленье» Ван-хану, введенный Чингисханом в 1198 г., заложил основы формирования «системы тягот», то есть системы налогообложения, принципы которой впоследствии были определены соответствующими указами Чингисхана, вошедшими в первую редакцию «Книги Великой Ясы».

Характеризуя воинский контингент армии Чингисхана в период боевых походов и в мирное время, А.-М. Джувейни использует, так сказать, «обратное сравнение»’, в первом случае он говорит о «крестьянах в образе войска», а во втором (в комментируемой нами статье, установившей род деятельности недавних воинов в мирное время) называет этот контингент «войском наподобие крестьян», которое «в дни покоя и досуга», как и все подданные Великого Монгольского Улуса, было охвачено «системой тягот».

Конкретная информация о налогах в период правления Чингисхана отсутствует. Однако, поскольку Угэдэй-хан неукоснительно «держался, как и прежде, велений владыки Чингисхана», думаю, мы недалеко уйдем от истины, предположив, что за основу объявленного впоследствии Угэдэй-ханом порядка налогообложения монгольского населения была взята «система тягот», использовавшаяся при Чингисхане:

«Да будет каждый год на нужды провиантские от стада каждого двухгодовалая овца дана нам!

И по одной овце из сотни каждой — на пособленье сирым и убогим! Взимать негоже и питье, и провиант с мужей и подданных моих[705], кои по зову нашему стекаются во ставку.

Да будут пригнаны от каждой тысячи кобылы и присланы доильщики, приставленные их доить; да будут тот табун пасти распорядители кочевий, да учинят присмотр за жеребятами они!»[706]

Систему налогообложения монгольского населения китайский дипломат-разведчик Сюй Тин описал следующим образом: «Сбор налогов у них называется чай-фа (по-монгольски „гувчуур“. — А. М.). [Они] пьют кобылье молоко и едят баранину Во всех случаях [они] взимают их [кумыс и овец. — Пер.) в зависимости от количества домашнего скота у народа…

В степях, которыми управляют татары, поделившие [их на уделы], все отдают чай-фа [каждый своему владельцу]. Среди благородных и подлых не бывает ни одного человека, который мог бы быть освобожден [от уплаты податей]…

Кроме того, [у татар] существует еще один вид [обложения]: все отдают чай-фа на нужды местных почтовых станций в каждом владении[707]. [Это] также одинаково [обязательно] для высших и низших»[708].

Очевидно, что «Книга Великой Ясы» в конечной редакции содержала «систему тягот», касавшуюся не только коренного улуса и уделов братьев и сыновей Чингисхана, но и завоеванных территорий.

Об этом А.-М. Джувейни, в частности, писал: «А как стали страны и люди под [монгольским] владычеством [жить], по установленному положению (по „Книге Великой Ясы“. — А. М.) введены [среди них]переписи и назначены титла десятков, сотен и тысяч, и определены набор войска, ямская [повинность], расходы [на проезжих] и корм для скота, не считая денежных [сборов], да сверх всех этих тягот наложили еще копчур (оброк. — А. М.)»[709].

* * *

Как явствует из цитируемых нами источников, в течение первого десятилетия, прошедшего после образования Великого Монгольского Улуса и обнародования первоначального состава «Книги Великой Ясы» (1206–1216 гг.), законодательная деятельность Чингисхана не прерывалась ни в периоды боевых походов, ни в мирное время и находила выражение в «его чрезвычайно строгих ясах… его словах и биликах, которые он сказал по каждому определенному случаю… и повелел принять их к исполнению»[710].

При этом Чингисхан осознавал, что создаваемая им «новая система регулирования поведения своих подданных требовала и иной процедуры обучения правилам поведения, и новых способов информирования населения»[711]. Установлению именно такой процедуры обучения правилам поведения и новых способов информирования населения об этих правилах поведения был посвящен специальный билик Чингисхана, в котором для достижения своей цели он решил использовать возможности, которые предоставляла установленная им ранее децимальная территориально-административная система:

«…Он (Чингисхан. — А. М.) сказал: „Военачальники тумэна, тысячи и сотни, съезжающиеся выслушать наши мысли в начале и в конце года и, возвратившись назад, информирующие о них моих подданных, могут начальствовать войском; состояние тех же, которые сидят в своем юрте (уделе. — А. М.) и не слышат мыслей наших, походит на камень, упавший в большую воду, или на стрелу, пущенную в заросли тростника: они оба бесследно исчезнут. Таким людям не подобает командовать“»[712]’[713].

Инициированные Чингисханом подобные ежегодные аудиенции стали новой «площадкой» обучения командного состава монгольской армии «правилам поведения», а командующие тысяч, сотен, десятков — главными распространителями информации о новых ясах и биликах Чингисхана среди своих подчиненных.

* * *

В то же самое время (1215–1217 гг.), когда происходили события, о которых рассказано выше, случились не менее, если не более важные события, решающим образом повлиявшие как на будущее самого Великого Монгольского Улуса, так и на судьбы народов и государств Средней и Юго-Западной Азии, Ближнего и Среднего Востока, Закавказья, Восточной Европы и, в первую очередь, Руси.

А началось все чуть раньше — с прибытия в 1215 г. в окрестности Чжунду, где в то время находился Чингисхан, посольства султана Мухаммеда хорезмшаха, государство которого к этому времени достигло пика могущества[714].

Переданное тогда (1215 г.) Чингисхану предложение султана Мухаммеда хорезмшаха установить добрососедские отношения и развивать взаимовыгодную торговлю полностью соответствовало стремлениям монгольского хана, прекрасно осознававшего значение торговли для кочевников и ее прибыльность для хорезмских купцов.

«Торговля с оседлыми народами всегда имела большое значение для кочевников, преимущественно ради предметов одежды. При Чингисхане, вероятно, вследствие военных действий в северном Китае и опустошения этой страны, даже хлеб привозили в Монголию „из-за северных гор“… Интересы Чингисхана в этом случае совпадали с интересами мусульманских купцов. Подобной гармонии не было между политическими стремлениями султана Мухаммеда хорезмшаха и интересами купцов его государства. Отправляя посольство к Чингисхану, хорезмшах (на самом деле. — А. М.) хотел только получить достоверные сведения об этом завоевателе, в котором видел опасного соперника…»[715]

Поначалу Чингисхану были неведомы истинные замыслы