высшего дивизиона. Дрался с остервенением, не жалел ни себя, ни противников.

— Ты в последнее время, словно с цепи сорвался, — как-то после очередного спарринга сказал ему Торс, глядя, как уносят бесчувственного и окровавленного Юрка́, - тебя будто подменили, будто пообещали какой-то особенный приз. На фига парней калечишь?

Андрей ничего не сказал, катнул желваками и хотел уйти, но пузан остановил его за плечо:

— Ты как стал телохранителем, изменился, и не в лучшую сторону, в зверюгу какую-то превратился. Не забывай мы в одной команде…

Андрей дернул плечом, сбрасывая руку, пробурчал:

— Я сам за себя.

Да, именно так после смерти сына он стал себя ощущать. Поборол жалость и сострадание. Эта схватка не прошла для него бесследно. С добродетелями из него ушла душа. Он не хотел этого, так вышло. Из отца и мужа превратился в обычного «утюга», «спо́ртсмена», «кулачника», в молотильную машину. Стал хладнокровным и жестоким. Приобретение нового апгрейда, отразилось на рейтинге. Стремительно взлетел с восьмой строчки на четвертую. Про вселенную он больше не вспоминал. Решил строить свою жизнь и карьеру в «Ладоге», по ее законам и понятиям.

С приобретением штатного оружия появились новые интересы. В тире тренировал стрелковые навыки. Посещал бы и чаще, но патроны стоили дорого. На БК тратил половину заработанных чеков. Дырявил мишени, и кое-что откладывал в запас.

На свой тридцать шестой день рождения Андрей решил прекратить «поститься». Не хотел отмечать в местных барах, где кругом знакомые рожи. В верхнем городе нашел уютный кабачок в подвале старого кирпичного дома с низкими сферическими потолками, закопченными керосинками, с контрфорсами, с пошарпанными стенами, с дубовыми бочками вместо столиков, с грибным пивом, с вяленой воблой. Рыбу, кстати, приноровились ловить в Кубани.

Играла тихая музыка в основном шлягеры восьмидесятых и девяностых. Песню мог заказать любой желающий, бросив жетон в прорезь музыкального автомата и нажав номер из списка, пришпиленного к стене.

После третьего полулитрового бокала Андрей достал из бумажника сложенный лист. Развернул… Снова зажгло, защемило. Еще песня играла такая жалостливая — «Журавли». Андрей встал, подошел к стойке, у бармена купил жетон. Ему очень захотелось услышать одну из любимых песен Максима — «Седая ночь».

Тем временем Марк Бернес продолжал тянуть душу:

… Настанет день и с журавлиной стаей

Я поплыву в такой же сизой мгле

Из-под небес по-птичьи окликая

Всех вас, кого оставил на земле.

С жетоном в руке Андрей подошел к музыкальному автомату. Рядом с устройством стоял полный бородатый мужчина в телогрейке, в широких штанах, заправленных в короткие полуботинки. Он положил на аппарат руку и, уткнувшись лицом в сгиб локтя, беззвучно рыдал. Это Андрей понял по содроганию спины.

Песня закончилась, Андрей собрался занять место бородатого. Тот зашевелился, скинул руку, но вместо того чтобы уйти, достал из кармана очередной жетон и принялся возить им у прорези. Ноги его подгибались, тело раскачивалось. Наконец, в приемнике звякнуло. Нетвердый палец ткнул в цифру. Снова зазвучали «Журавли»:

Мне кажется, порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей…

— Там не все куплеты, — вяленым языком проговорил Андрей. — Я сам узнал, когда с сыном стих к Девятому мая учили.

— Чего? — мужчина повернул широкое красное лицо с мокрыми глазами, из-за плеча скосился на Андрея.

— Сегодня предвечернею порою, я вижу, как в тумане журавли… что-то… летят определенным строем, как по полям они… людьми они брели. Следующий куплет не помню совсем. Люблю песни военных лет, — говорил Андрей теплый и мягкий, — у меня два деда на фронтах погибли.

Бородач снова уткнулся в локоть.

Андрей вернулся на место, слушать «Ласковый май» расхотелось. Заказал еще один «грибасик». Склонился над бочкой, достал измятый лист. Он смотрел в родные глаза, и они плавили в груди льдину. Пиво этому даже очень способствовало. Уже был готов прослезиться, как чья-то фигура заслонила керосинку и на Андрея легла тень. Он накрыл портрет рукой, поднял на человека глаза. Это был бородач:

— Присяду? — спросил тот низким голосом.

Андрей убрал лист под стол, там его сложил, сунул в карман брюк, сказал:

— Присядь.

— Все мы из прошлого, — начал незнакомец, всматриваясь в Андрея.

— Так — то да, — согласился Андрей.

— Смотрю по годам ты тоже сэсэсэровский?

— Точно.

— Ну вот, — мужик улыбнулся в бороду, — уже есть общая тема, — протянул руку, — Чека.

— Летеха, — Андрей пожал большую, сильную ладонь, — будем знакомы.

Бородач развернулся на стуле, поднял руку, щелкнул пальцами:

— Шима! Два «грибасика»!

Из полумрака, поблескивающего бутылками и бокалами, послышался картавый голос:

— Пгинял!

— Ты хотел музычку заказать? — бородач вновь посмотрел на Андрея.

— Уже, Че́ка, перехотел. Забей.

— Не Че́ка, а Чека́, - знакомец поднял палец, — причем не чека от гранаты, а от слова чрезвычайный комитет. Врубаешься?

— Врубаюсь.

Шима, перевязанный белым фартуком, с вафельным полотенцем через руку принес пиво.

— За знакомство, — Чека поднял бокал.

— За знакомство, — Андрей причалил с глухим стуком. Пиво качнулось, пена плеснула за бортики.

— Верните меня в СССР, где жизнь людей была светлей. Где не боялись отпускать детей без взрослых погулять, — затянул бородач.

— Печально, — Андрей пьяненько покивал, — есть ченьть повеселее?

— Есть. Маша и Миша играли на крыше. После двух выстрелов стало потише.

— И это повеселее?

— Не смешно?

— Неа.

— Ну, тогда вот:

Скорый поезд Тбилиси — Баку.

Дверью зажало башку мужику.

Тронулся поезд. Мужик побежал…

Долго я взглядом его провожал.

— Ха-а-а, — усмехнулся Андрей, — продекламировал:

Милая девочка с именем Рита

попу чесала куском динамита.

Взрыв прозвучал на улице Жданова -

ноги в Медведково, попа в Чертаново.

— Ха-ха-ха, — заржал Чека, — у тебя, блин тоже совсем не о грустном, ага. — И тут же закатал свой стишок:

Мальчик Володя купил кимоно.

Пару приемов увидел в кино…

С криком «Кия!» и ударом ноги -

папины яйца стекли в сапоги.

Они загоготали хором.

— Супер, — Андрей поднял растопыренную ладонь, — дай пять.

Звонко хлопнули руками.

— Свой человек, — вытирал слезу Чека, — айда к нам.

— Это куда? — все еще подхихикивая поинтересовался Андрей.

— В «Красные ватники». Мы как раз, таких, как ты ищем. Так сказать, людей своего круга — сэсэсэровцев.

— И много вас?

— Прилично, — Чека посерьёзнел, — не пожалеешь. — Склонился к Андрею раскрасневшимся мясистым лицом с укладистой бородой — один в один поп. — Ребята у нас классные. Есть что выпить, пожевать есть. Скучно точно не будет. Вот держи, — он вытащил из кармана телогрейки визитку, продвинул по бочке. Андрей мутным глазом не без труда прочитал: «Назад в СССР Кирова 19А».

— Впритычку с парком «Победы». Там сейчас дорогу ширят. Пойдешь,