Не собираюсь оставлять тебя на пороге насквозь мокрую, в одном белье и моей футбольной толстовке. Мне еще жить хочется.

– Я никуда не пойду, – говорю, скрестив руки на груди.

– Тогда посидим тут до утра, пока все не пойдут на завтрак и не начнут спрашивать, почему дочка директора сидит полуголая в машине Дюка.

Боже, какой же он козел.

На его лице появляется хитрая усмешка.

– Или могу опять понести тебя на плече.

– Получишь по яйцам, это я тебе обещаю.

– Пошли уже. Внутри тепло, дам тебе сухую одежду. Не усложняй.

Вылезаю из машины, но только потому, что мне не хочется всю ночь сидеть мокрой на холоде.

– Не указывай.

Несмотря на мои протесты, Фенн подхватывает меня на руки.

– Да можешь ты прекратить? – рычу я.

– Ты босиком, – парирует он. – Наступишь на какое-нибудь битое стекло, а я потом виноват буду.

Нет, серьезно. Козел.

К счастью, в коридорах, по которым он несет меня, тихо. Все либо спят, либо на вечеринке. И на том спасибо, наверное. Меньше всего мне надо, чтобы поползли слухи, что мы с Фенном снова вместе. Потому что между нами все кончено.

Еще бы до него это наконец дошло.

Когда мы заходим в комнату, он включает свет и запирает дверь, пока я настороженно осматриваюсь и понимаю, что я здесь впервые.

На стороне Эр Джея никого нет. Он все еще у нас дома, что вызывает одновременно облегчение и раздражение. Значит, Эр Джею можно зависать у нас по ночам, а мои гости должны выметаться к десяти? Как же мой папа любит двойные стандарты.

С другой стороны, если бы Эр Джей был сейчас тут, он бы первым растрезвонил Слоан, что я не занималась уроками у Жас, а мне совершенно не сдалась очередная лекция от сестры и отца.

Фенн кидает мне футболку и спортивные штаны, а потом отворачивается, пока я переодеваюсь. Размер не мой, но одежда сухая и теплая.

– Мило смотришься, – говорит он потом, глядя на меня с выражением обожания, которое когда-то вызывало у меня дрожь и восторг. Теперь оно меня только злит.

– Нет. Даже не начинай. Ты вообще понимаешь, что, по сути, похитил меня?

– Ради твоего же блага.

– А теперь что? Я у тебя в плену? – спрашиваю я, притворяясь, что не заметила, что он снял мокрую футболку. В мягком освещении комнаты его пресс смотрится особенно хорошо.

Оторвав взгляд от его обнаженной груди, я опускаюсь на колени у мини-холодильника и очень долго выбираю бутылку воды. К тому моменту, когда я встаю и открываю крышку, Фенн уже тоже переоделся в сухое.

– Расскажешь, какого черта с тобой последнее время происходит? – Он садится на подлокотник дивана, весь такой гордый собой.

– Ничего не происходит. – И меня уже достало отвечать на этот вопрос. – Я просто пытаюсь жить своей жизнью, но никто не хочет мне этого позволять. Как будто вас всех смертельно пугает, что я стану самостоятельным человеком.

– Неправда. – Он раздраженно проводит рукой по волосам. – Ты изменилась. Ни с того ни с сего начала лезть на рожон, нарываться на проблемы. Бегаешь по лесу голая и пьяная с людьми, которые меньше года назад смеялись над тобой в коридорах. Обычно я бы порадовался, что тебе наконец-то стало плевать, что другие думают, но, учитывая обстоятельства, это больше похоже на крик о помощи.

Теперь я тоже злюсь, и мне приходится говорить сквозь стиснутые зубы:

– Я не пьяная. Выпила два стакана разбавленного пива и около одного шота текилы. Я в порядке. И не прошу никого о помощи. Уж точно не тебя.

На это он реагирует сразу – в его глазах вспыхивает боль, и он отводит взгляд. На секунду мне становится стыдно, и я забываю, за что его ненавижу. Но эта вспышка симпатии быстро проходит.

– Я прошел через это, знаешь? – Его голос и глаза полны мольбы. Как же легко поверить этим искренним голубым глазам. – Да, наверное, до сих пор прохожу. Или проходил бы, если бы не ты. Мы злимся, грустим, не знаем, на ком выместить эти эмоции, кроме как на себе самих. Пытаемся стать кем-то другим. Кем-то, в ком нет столько боли.

Трясу головой и чувствую, как накатывает усталость. Алкоголь схлынул. Я устала и отвратительно трезва.

– Я прекрасно знаю, на кого злюсь, Фенн. И этот человек сидит передо мной.

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь. Сегодня ты себе совершенно не помог. Соображаешь? Твои неандертальские ревнивые замашки ужасны, – ровно говорю я. – Блин, ты меня опозорил, залез в воду, утащил меня с вечеринки. Понимаю, что в твоих глазах я невинная принцесса, которая слишком чиста и возвышенна, чтобы раздеться до трусов и пойти поплавать, но я имею право повеселиться…

– Господи! Да я не потому полез в воду! – отчаянно перебивает меня Фенн.

– Нет? Так ты не ревновал? – с вызовом переспрашиваю.

– Нет. – Он колеблется. – Ну, то есть да. Ревновал. Уф. – Он издает нервный звук. – Да, я ревновал, когда ты стала раздеваться, но полез я за тобой не поэтому. Когда он кинул тебя в воду, я…

Фенн осекается, и его лицо грустнеет.

– Ты что? – в горле встает комок. Пульс слабо трепыхается.

Он встает и идет ко мне. Я отступаю, пока моя спина не упирается в стену, но я не оказываюсь в ловушке. Фенн останавливается, когда между нами остается полметра.

– Я запаниковал, – признается он, и его голос чуть ломается. – Словно… словно опять оказался на том выпускном, в том моменте, когда я нашел тебя в озере, и мое сердце тупо остановилось. Я даже не помню, как зашел сегодня в воду. Только то, как Оливер тебя кидает, как ты уходишь под воду, и я… я испугался.

У него вырывается хриплый, дрожащий выдох.

А вот я, кажется, наоборот, никак не могу вдохнуть. Легкие горят, глаза начинает жечь.

– Прости, что опозорил тебя, – говорит Фенн, пристыженно опустив голову. – Это было глупо с моей стороны, но мозг решил, что ты в опасности, что ты утонешь, и моей первой реакцией было тебя спасти.

– Меня не надо спасать. – Могу говорить только шепотом.

Он сокращает расстояние между нами и заправляет мокрые пряди волос мне за ухо. Я даже не замечаю, как сжимаю ткань его рубашки в кулаках.

– Я всегда буду рядом, чтобы спасти тебя, – тихо говорит он. – Как той ночью.

Ненавижу его за эти слова. За то, что он возомнил себя центром всех моих проблем. И за то, что он прав, потому это так и есть – ни дня не