Мебель в гостиной была светлого ореха. А диваны и кресла были обтянуты белой кожей. Кремового, почти белого цвета были и ковры. Пономарю вообще нравился белый цвет. Он и сейчас сидел, натянуто улыбаясь, в белой рубашке, белых брюках и даже белых туфлях, не очень уместных поздней дождливой осенью.

Виктор тоже выглядел наряднее обычного: на нем был ярко-синий бархатный костюм от Версаче, в котором он никогда бы не рискнул появиться в компании своих партнеров. На работе он демонстрировал свою самостийность даже в одежде, носил потертые джинсы и темные свитера. Мало кто знал, что в его гардеробе было много дорогих и броских вещей, в том числе и от Версаче, любимой марки Храповицкого. Но надевал он их лишь в том случае, если точно знал, что встреча с Храповицким или Васей ему не грозит.

Пономарь залпом выпил рюмку, отдышался, закусил колбасой и в третий раз за последние полчаса спросил свой характерной невнятной скороговоркой:

— Может, все-таки посмотришь телок-то? Они у меня там внизу, в бассейне плещутся.

— Да успеем еще, — лениво отозвался Виктор. — Торопимся, что ли?

Он выпустил в потолок струю дыма и стряхнул пепел в массивную цветную пепельницу муранского стекла, которую держал у себя на животе. Пономарь, не любивший табака, помахал перед носом ладонью и состроил гримасу.

— А вдруг тебе не понравятся, — волновался Пономарь, отворачиваясь от дыма. — Я же на свой вкус выбирал. Пять штук взял на всякий случай. А знаешь, откуда? Из вашего модельного театра.

Он отрывисто хохотнул, запрокинув голову.

— Ты только смотри, Вовке не проболтайся, — спохватившись, попросил Пономарь. — А то он им запрещает на сторону нырять. Своей собственностью, что ли, считает? Они втихаря от него ко мне мотаются.

— Да мне-то какое дело! — фыркнул Виктор. — Я их все равно редко трахаю. Не мой размер. Девкам тоже охота пожить красиво. Молодые, глупые. Это Вова думает, что бабки только ему одному нужны. А остальные должны бесплатно жизни радоваться. А как еще симпатичным девчонкам зарабатывать, если не на спине? Разве что на четвереньках.

Пономарь громко засмеялся его шутке. Виктор снисходительно улыбнулся. Со стороны могло показаться, что именно Виктор, а вовсе не Пономарь, и является здесь хозяином.

Инициатором предстоящего объяснения был Виктор. Но, зная вспыльчивость Пономаря и понимая, что разговор может закончиться ссорой, он тянул. К тому же ему нравилось, что заносчивый Пономарь проявляет сейчас не свойственную ему суетливость. Это была запоздалая расплата.

Много лет назад, после института, Виктор начинал грузчиком в продовольственном магазине, где молодой Пономарь уже был директором. Тогда Виктору приходилось перед ним заискивать, чтобы тот перевел его в рубщики мяса — должность, сулившую по тем временам неслыханную прибыль. Пономарь покрикивал на него и помыкал им, что обоими принималось как должное. Потом они постепенно выровнялись и стали партнерами, но Пономарь, по давней привычке, еще долго сохранял нотки старшинства.

Зато когда Храповицкий предложил им аферу с приватизацией нефтяной компании, Пономарь испугался и денег не дал. А Виктор рискнул и вошел к Храповицкому в долю. И вот теперь все переменилось. Они играли в разных лигах. Виктор получал в десять раз больше Пономаря, а с учетом агрессивной политики холдинга намеревался в ближайшее время получать еще больше.

Пономарь, осознавший свою роковую ошибку, никак не мог смириться с тем, что его поезд ушел. Он бессознательно стремился доказать Виктору, что его, Пономаря, дела обстоят ничуть не хуже. Поэтому организацию вечеринок он всегда брал на себя. Платил за них тоже он. И при этом опасался, что Виктору что-то не понравится.

— Классная штука, — одобрительно заметил Виктор, разглядывая висевший на стене, поодаль от икон, большой портрет Пономаря, выполненный маслом. На портрете Пономарь был изображен в полный рост, в придворном костюме непонятной эпохи: с пышным кружевным воротником, в расшитом золотом камзоле, белых лосинах и ботфортах. У ног нарисованного Пономаря лежала борзая с умной длинной мордой. Особого сходства с живым Пономарем портрет не имел. Зато борзая была очень похожа на настоящую борзую.

— Вылитый ты, — продолжал хвалить Виктор. — Стильно получилось. Надо и мне такую повесить. Кто рисовал-то?

— А я нашему художнику заказывал, Аникину, — отозвался польщенный Пономарь. — Он, там, член союза художников. Все такое. По фотографиям рисует. Штуку отдал. Ну, и за раму отдельно. Старинная. С позолотой. Сейчас в Москве все нормальные люди такие портреты заказывают. Ну, чтоб, там, в одежде, как всякие бароны таскали. Или кто у них там в Испании? Графы, что ли? Он мне говорит: тебя в каком костюме — французском или испанском? Я говорю, давай в испанском. А то все во французском рвутся. Скучно.

Пономарь промолчал о том, что художник предлагал ему закрыть розовую лысину беретом. После долгих колебаний Пономарь решил оставить как есть. Без берега. Чтобы кто-то не подумал, что Пономарь себя стесняется.

Виктор убрал ноги со стола, поставил пепельницу на пол, выпрямился и сцепил пальцы на животе.

— Слушай, Сань... — начал он, становясь серьезным. Пономарь понял, что тот готовится к разговору, и поспешно перебил:

— Вы там с обыском-то уладили? — спросил он, словно не заметив перемены в Викторе. — Ну, я имею в виду, с генералом вопрос решили?

— Вова что-то предпринимает, — неохотно отозвался Виктор. — Бегает то к прокурору, то к губернатору. Жалуется.

— А чего жаловаться-то! — хмыкнул Пономарь. — Только хуже будет. Надо было дать генералу денег побольше и не жмотиться! Все эти наезды всегда из-за бабок. Да и сейчас, я думаю, не поздно.

Виктор и сам считал, что жаловаться в такой ситуации на правоохранительные органы глупо и бесполезно. Как и Пономарь, в отношениях с силовиками он полагался только на мирные переговоры, подкрепленные взятками.

— Я сейчас этим не занимаюсь, — пожал плечами Виктор. — Раньше, когда я с ментами улаживал вопросы, все было спокойно. Но Вове же все время нужно доказывать, кто в доме хозяин. Он и это одеяло на себя перетянул. Пусть теперь расхлебывает.

— Да, недооценил ты его тогда, — заметил Пономарь не без злорадства. — Надо было тебе, когда денег ему давал, взять себе пятьдесят один процент.

— Надо было! — откликнулся Виктор с сожалением. По его тону чувствовалось, что он не раз терзал себя подобными мыслями. — Только я думаю, он бы и не согласился.

— Еще как согласился бы! — хмыкнул Пономарь. — Ты забыл, каким он тогда был? На «шестерке» к нам приезжал. Или вообще на «газоне». Я уж и сам не помню. Мы-то уже на «мерседесах» рассекали. Часами в приемной дожидался.

— Да что ворошить! — поморщился Виктор. — Когда это было?!

И, не удержавшись, добавил с внезапным раздражением:

— Зато ты его теперь в приемной дожидаешься. Пономарь вспыхнул.

— Посмотрим, как дальше пойдет, — произнес он многозначительно. — Если полиция вас на полную катушку раскручивать будет, то все, глядишь, на прежние круги и вернется. У меня, между прочим, сын генерала работает. Лешка Лихачев. Видел его, наверное. Неплохой пацан. Правда, пустой, как бубен. Директор в моем торговом центре. Ну и в долишке у меня плавает по некоторым делам. Я его из-за отца держу. Он говорит, что папаша настроился идти до упора.