— А на сегодня все, — заулыбался Альберт. — Завтра приезжай ко мне в семь утра. И не опаздывай. Будь в своем костюме.

— И мы уже двинемся в «Кедр»? — предположил я.

— Не так скоро, — осадил он меня. — Все узнаешь в свое время.

Вот сволочь! Открываться до конца он не собирался.

Я направился к машине.

— Домой топать придется на своих двоих. Но, — я остановился и посмотрел на Альберта, — зато в каком прикиде!

Альберт мою шутку не оценил.

Уже выруливая на проезжую часть, я подумал, а не сбежит ли этот гад, заполучив костюмчик, рубашку и ботинки. Затем сообразил, что, если он сбежит, вопрос проникновения на фирму будет закрыт, я все равно свое дело сделаю и заслужу «благодарность» от управляющего.

В следующий миг я подумал об Алине. И рассудил, что лучше бы ей плюнуть на фирму. Одной смерти брата ей достаточно. Нечего еще и другое взваливать на себя.

Мысли об Алине меня не покинули и дома.

7

Едва я устроился в кресле, как у меня перед глазами в который уж раз возник образ Алины. И она вновь была в передничке и косынке. А вместе с образом пришло нечто другое. Я вспомнил кое-что, о чем она мне говорила, когда я впервые ее увидел.

Показалось, что у меня есть веское основание ее навестить.

Хотя сделать это мне уже хотелось и без всяких оснований.

1

Могло показаться, что ничего не изменилось. Что и не было этих трех дней, которые она провела без сына. Алина стояла у окна и смотрела, как во дворе, на качелях, раскачивается Алексей. В руках она держала чашку с уже остывшим чаем, и это тоже было из той привычной жизни.

Но это могло казаться человеку со стороны. Последние три дня слишком много привнесли в ее жизнь.

Алина была в длинном черном платье, надетом еще вчера на похороны Геннадия. Вымоталась больше, чем когда провожала в последний путь мужа. Тогда ей помогли сослуживцы. Хоронить брата не помог никто. Тем не менее она все сделала так, как хотела, пусть ей и стоило это немалых усилий. Она похоронила Геннадия на том же кладбище, где покоился ее супруг. Теперь можно было приходить туда и «разговаривать» сразу с двумя родными ей людьми. «Осталось еще только застолбить участок для себя», — горько усмехнулась она.

После похорон она вернулась на дачу, зажгла камин и помянула брата коньяком, подаренным Тишковым. В одиночестве. Выпила с полбутылки.

На следующее утро проснулась жива-здорова, а значит, насчет коньяка Тишкова она зря городила небылицы.

В этом платье она провожала в последний путь своего мужа. Так вышло, что в нем она проводила в тот же путь и другого своего близкого человека…

Ближе к обеду к ней зашел Тишков. Она его не ждала. И в первый момент подумала, что тот пришел за утятницей. Но об утятнице Тишков ни словом не обмолвился. Зато он напомнил ей о сыне:

— Сегодня они возвращаются. Наши дети.

Он старался на Алину не смотреть, словно боялся увидеть у нее в глазах прежнее недоверие.

— Я помню, — кивнула она.

— Вы хотели их сами забрать. То есть своего сына.

Он держал руки в карманах шортов.

— Я заберу, — твердо сказала Алина.

— Вы поедете на своей машине? — спросил он.

И она уже догадалась, куда Тишков клонит.

— Я поеду на своей машине.

— Мне можно с вами? А-то как-то неловко. — Он замялся, а затем закончил: — Будем цепочкой друг за другом ехать. Да и дети… Им наши разногласия вроде как ни к чему.

— Разногласия взрослых им на самом деле ни к чему, — согласилась она. — Я вас возьму, — после краткого раздумья ответила она.

— Через час нужно выезжать, — сказал он, выходя из дома.

Странная это была поездка. Он молчал. Она тоже. Будто они вообще не были знакомы.

На обратном пути было иначе. На заднем сиденье теперь сидели двое мальчишек, они наперебой рассказывали о своих приключениях в лагере. Ожил и Тишков. Он заулыбался и как ни в чем не бывало, словно между ним и Алиной ничего не произошло, вступил в разговор и даже пытался к нему подключить и ее.

Веселость у Алексея прошла, едва они остались вдвоем. Он без аппетита съел приготовленный Алиной ужин. Отвечал на ее вопросы как-то вяло, а в конце заявил:

— Знаешь, мама… Может, нам лучше уехать с дачи?

— Тебе тут надоело? — попыталась выяснить причину она. — Или ты вспоминаешь о том, что произошло с дядей?

— Я не забуду, что произошло с дядей, — опустил глаза Алексей и добавил: — Я хочу к друзьям, которые остались в городе.

Она посмотрела в глаза сыну и, кроме какой-то недетской тоски, ничего в них не увидела.

— Тебе невесело было в лагере? — она не хотела этому верить.

— В лагере было весело. Но здесь…

— Тут же есть с кем играть, — она вспомнила о сыне Тишкова.

— Ты знаешь, — задумчиво протянул Алексей. — Странный какой-то он.

— То есть? — насторожилась Алина.

— Злой. Я и не думал, что он может быть таким, но в лагере…

— Что в лагере?

— Он избил одного мальчишку — ни за что. И если бы не воспитательница…

Алина поежилась. И хотя Алексей замолчал, ей показалось, что тот хотел закончить явно не на мажорной ноте. «Если бы не воспитательница, Тишков-младший этого мальчишку просто бы убил». — вот как ей самой хотелось закончить за своего сына. Но она спросила о другом:

— Мальчик был из вашего лагеря?

— Нет. Он просто заблудился и забрел на нашу территорию. Всего-то.

— Всего-то, — повторила она, и ей на ум пришли слова Косарева. «Мальчишка. А интересная версия». О господи! Она сжала ладонями виски, чтобы не думать об этом, только от пришедшего на ум она уже не могла избавиться.

Алина обещала Алексею скорое возвращение на городскую квартиру. И тот, молча кивнув, вышел во двор.

А она занялась делом.

С этого дня она решила устроить настоящее наблюдение за соседями. Алина переместила подзорную трубу из одной комнаты в другую. Балкон слишком просматривался. И Тишков мог заметить, что она часто торчит на нем. Да еще с оптическим прибором. Подзорную трубу она установила в соседней комнате у окна, в самом углу, задернув штору.

Алина, подкрутив окуляр, поправила резкость.

Двор Тишковых из этой комнаты просматривался не хуже, чем с балкона. Правда, часть дома загораживали деревья, но вход в дом был виден, и Алине казалось, что это главное. Она могла видеть: кто входил в дом и кто из него выходил.