Не удержавшись, я поднял голову и поглядел на столик. На нем были два портрета Лайны. На одном моя любимая улыбалась — кротко, нежно, и ветер шевелил ее длинные волосы. Этот я сам поставил в каюте. Второй… Его принесли в мое отсутствие, и я не мог на него смотреть. Но и не глядеть не мог.

Лайна стояла во весь рост — в длинном платье, распахнутой шубке и в жемчугах. Королева Кэролайн. Высокомерная, холодная, чужая. Бело-голубые жемчужины светились в замысловато уложенных волосах и на шее, на тонких ключицах. Ее лицо постепенно менялось, делалось родным, любимым, и надменная королева превращалась в горячую девчонку, хлебнувшую коктейля для влюбленных. Опьяненная, потерявшая голову Лайна сбрасывала шубку, расстегивала ожерелье; роскошное платье скользило вниз, открывая маленькую грудь, смуглый живот, худые коленки. Лайна переступала через упавшее платье, с шальной улыбкой вынимала заколки, и ее темные волосы падали на плечи, скользили по спине, оставляя открытой грудь с алым пятном прилившей крови. Вскинув руки, Лайна выгибалась, сгорая от страсти, тянулась ко мне, призывая и моля; не дождавшись, склоняла голову, так что каскад волос рушился вниз и прикрывал ее нагое тело. Затем она подбирала брошенное ожерелье и заколки, натягивала платье, укладывала локоны, накидывала шубу, надменно выпрямлялась и опять становилась королевой Кэролайн, холодной и чужой…

Меня душила злость, когда я представлял, как создавали на универсальном компе это действо. Кто-то ведь сидел перед экраном, трудился, сочинял движения. Таращился на ее припухшие от страсти губы, на выгнувшееся, зовущее тело… Убил бы!

Меня опаляло желание, когда я смотрел на любимую. Дыхание перехватывало, голова шла кругом, хотелось кинуться к портрету, взломать его, достать оттуда Лайну, рухнуть с ней на постель… Я сдохну. Или сойду с ума.

Проклятый корабль нежно стонет, томно вздыхает, взвинчивает нервы и вышибает разум. Я не могу без Лайны. Не могу!

Я готов задушить капитана Смоллета. Зачем он вломился, зачем не позволил нам с Лайной узнать друг друга? Что теперь делать? Ведь ничего не вернешь!

Однако злость на капитана и мистера Эрроу — ведь это он принес портрет Лайны, больше некому — помогает держаться. Наверняка именно для того портрет и поставили.

Я ткнулся лицом в черный туман, которым была окутана постель. Нельзя распускаться. Станционные смотрители желали довести меня до безумия, Чистильщики ждут. Черта с два эти твари дождутся. Экипаж «Испаньолы» — крепкие парни, и я не хуже их. Надеюсь, что не хуже…

По закрывающей вход шторке хлопнули ладонью.

— Джим, друг.

— Я за него.

— Выйди на минуту, — попросил лисовин.

— Сейчас.

Я сполз с постели, выключил движение на портретах Лайны и повернул тот, второй, лицом к стене. Побрел к двери; шевелиться быстрей не было сил. На шторке висел листок со списком удивительных указаний.

001. Поменьше торчать в каюте.

01. В рубку не ходить.

Это было написано от руки — явно лично для меня. Далее шло:

1. Крыс не гонять и не ловить.

2. Не подходить близко к сменившимся с вахты пилотам и навигаторам.

3. В чужие каюты не заходить.

4. Через порог не разговаривать.

5. НЕ СВИСТЕТЬ!

6. При любых недомоганиях немедленно обращаться к первому помощнику.

7. Не плакать по громкой связи.

Для каких психов это сочиняли? Если я и заплачу, всяко постараюсь, чтобы никто не услышал.

Мэй-дэй! Проще сдохнуть, чем отогнуть жесткую шторку и выбраться из каюты.

В коридоре терпеливо дожидался Том. Черно-рыжая маска, глаза прикрыты черной сеточкой, усы печально опустились. Тонкий, гибкий лисовин и сам поник, ссутулился. Мистер Эрроу ставил Тому защиту от RF, но защита получилась слабенькой. Первый помощник просил обходиться с Томом помягче. Я и так его не обижаю, и вообще на борту «Испаньолы» всё по-доброму. Экипаж борется с пытающимся заломать нас кораблем, и пока что мы побеждаем.

— Джим, друг, я хотел посоветоваться, — начал лисовин. — Мне совсем худо…

Я развел руками:

— Всем несладко.

— Да понимаешь… Ну просто чушь какая-то. Из-за Шейлы. Не то, что я виноват перед ней. Нет, слава богу. Но я совершенно рехнулся. Подыхаю без нее. В прямом смысле. Еще день-два — и вены вскрою, потому что не могу так. Я пошел к мистеру Эрроу. А он велел пройти по каютам и посмотреть на чужих женщин.

— Ну и сходи, раз велел, — сказал я, удивляясь. Пункт третий в инструкции — по каютам не шататься.

— Да как я пойду?! — вскричал лисовин. — Все равно что по чужим спальням подглядывать. Я же потом от чувства вины сдохну.

Пожалуй. «Испаньоле» только дай зацепку — любого замордует. К тому же я, например, не позволю пялиться на Лайну.

Том ждал моего ответа. Ума не приложу, что посоветовать.

— Мистер Эрроу объяснил, зачем это нужно?

— Дескать, надо создать свой маленький гарем и не зацикливаться на одной Шейле.

— Звучит здраво.

— Да пойми: не могу я такой рейд проводить.

Из-за поворота коридора показался пилот Рейнборо. Усталая, потяжелевшая походка, обаятельное лицо перечеркнуто полоской «очков» и оттого кажется сумрачным, у рта и между бровей залегли складки, которых еще недавно я не видел. Пилот нес какой-то мешок — небольшой и нетяжелый.

— Привет, — улыбнулся он. — Что загрустили?

— Крыша уезжает; расставаться жаль, — отозвался Том.

— На что тебе крыша в четвертом режиме? Только мешает. — Рейнборо остановился возле нас. Видимо, он давно уже сменился с вахты, и с ним рядом можно было находиться. — Я к Сильверу заглянул, получил объедки… то есть остатки. Угощайтесь, — он раскрыл свой мешок, предлагая выудить какую-нибудь вкуснятину, которую бывший навигатор приберег для тоскующих и оголодавших.

Мешок зашевелился, как живой.

— Черт! — бросив его, Рейнборо отшатнулся.

— Я с тобой, — объявил мешок голосом Израэля Хэндса, и из горловины высунулась морда поюна в «очках». — Я люблю тебя.

— Тьфу ты. Пролаза. — Рейнборо подобрал мешок и вытряхнул из него зверя. — Уж думал: крыса. Что он там пожрал? Ничего? — Пилот проверил и снова предложил нам с Томом угощаться.

Лисовин отказался, а я наудачу вытащил теплый сверточек, развернул. Это оказались восхитительные ягоды в хрупком ломающемся тесте. Пирожное расползалось у меня в руках, я перемазался в густом соке, но не потерял ни крошки. Объедение. Сильвер — маг и волшебник.

— Питер, почему нельзя извести крыс на борту? — спросил я, управившись.