Ну-у… — не нашлась что ответить Дуня. С ней тоже такое случалось, и не раз, когда всё видишь и понимаешь, но не знаешь, что делать.

— Погоди, дай сказать! — боярышня отодвинула от Дуни кружку с напитком, чтобы та выслушала её. — Я здесь исполняю свою мечту, и сама ошалела от своей смелости. Мне кажется, что у меня получается. Дуня, это так просто! Надо было только осмелиться!

— Еленка, мы начали разговор о последствиях, — осторожно напомнила ей Евдокия, не ожидавшая, что у неё сложится такой странный и откровенный разговор с Лыко-Оболенской.

— Скучная ты стала, — с превосходством попеняла Еленка и дальше обе боярышни ели молча. И только когда Дуня встала, чтобы покинуть трапезную, Оболенская произнесла:

— Я помню батюшкин наказ и, даст бог, исполню, а там уже все будет неважным.

Евдокия не могла ответить ей при стольких лишних ушах. Оболенская даже не понимает, как рискует, говоря о наказе отца и тем более намереваясь его исполнять.

Все знают, что князь удерживает братьев от женитьбы. Своевольно женившийся Андрей Васильевич засел у себя в уделе и шлёт в Москву письма, уверяющие великого князя в собственной преданности.

Но бояре начали шушукаться, что если с княжичем Иваном Ивановичем что-то случится, то будут наследники от Андрея, и надо бы там заранее соломки подстелить… потому как вдруг пригодится.

Нехорошие это разговоры и поползновения.

А тут Иван Владимирович Лыко-Оболенский решил, что умнее всех и послал дочь к следующему по старшинству брату князя. Вроде боярин не дурак, а поступок наглый и вызывающий.

Дуня попыталась вспомнить родню Лыко-Оболенского и получалось, что её изрядно, и служит она разным князьям. Получалось, что тронь одну ветвь Оболенских, так хай поднимется по всей земле. Тут уместна поговорка «Мал клоп, да вонюч».

Евдокия посмотрела на Еленку и представила, что будет, если она станет княгиней, родит сына Юрию Васильевичу — и поёжилась. Вся её родня соберется в рой и начнет кусать Ивана Иваныча, да пить кровь у его отца. И иносказательности тут всего лишь малая доля.

Дуня подала знак Даринке, севшей завтракать за общий с женщинами стол, чтобы та шла за ней. Девушка подскочила, сунула плошку с недоеденной кашей в руки прибирающейся женщины и побежала за боярышней.

— Значит так, слушай и запоминай. У столяра забрать креслице для туалета. Забыла уже небось?

— Помню, боярышня.

— Хорошо. Вели отрокам при дворе собрать хвои, чтобы присыпать отходы. Ещё скажи, что я жалуюсь на сквозняки. Пусть проконопатят щели, а то ударят морозы,и мы с тобой заболеем.

— Креслице заберу, всем всё велю, — пообещала Даринка. — Продолжай собирать сплетни. Меня особенно интересует, кто подает князю еду.

— Так знамо кто…

— Это мне тоже знамо, — передразнила её Евдокия. — А кто между делом попить князю подаёт? Кто пирожок на ходу в руку сунет? Или одёжу чем присыпет, особенно по утрам.

— Э-э, именно утром?

— А ты разве не заметила какой счастливый по утрам князь?

— Так может, девка умело постель греет? — краснея, тихо спросила Даринка.

— Так нет у него никого! — всплеснула руками Дуня. — Но ты послушай про это особливо. Только не надо ничего спрашивать, а то тебя быстро под кнуты заберут.

— Я все понимаю, — кусая губы, прошептала Даринка.

— Возьми полрубля и купи вкусности, чтобы с другими девицами посидеть, перекусить, да поболтать.

— Евдокия Вячеславна, многовато даёшь.

— Поблагодари тех, кто помогает тебе тут освоиться. Князь высоко сидит и не увидит усердия прачки или поломойки, а ты видишь и можешь оценить.

— Права ты, боярышня! Мне лишнего слова не сказали, когда я просила чего сделать, а челяди боярышни Лыко-Оболенской говорят, что надо подождать или вовсе, что все заняты.

— Вот и поблагодари каждого, скажи, что ценишь их заботу о нас.

— Евдокия Вячеславна, а ты куда пойдешь?

— Покручусь возле князя.

— Неужто так по сердцу пришёлся? Он же муж зрелый… старый для тебя!

— Типун тебе на язык! Говорю же, странное что-то происходит с князем. Хочу понять,только ли утром или днём он тоже… хм, неважно.

— Беспокоишься, значит, — понимающе закивала она и посерьёзнела. — Мне бы дело какое, чтобы при кухне побыть. Там всё обо всех знают.

Евдокия щелкнула пальцами, восклицая:

— Молодец! — схватив кончик косы, принялась привычно наматывать его на палец. — Так, скоро начнётся рождественский пост.

— Точно, — поддакнула Даринка, невольно тоже теребя хвост своей косы.

— Пойдешь на кухню и испечёшь заварные булочки.

— Ой, у меня не получится! — испугалась девушка.

— Все заранее подготовь и тогда получится. Я же всех в доме учила!

Даринка согласно кивнула, но руки у неё сами собой в испуганном жесте прижались к груди. Но спросить, чем начинить булочки она сообразила.

— Одни начинишь солёной рыбкой с некислым творогом, другие печеночным паштетом.

— Здесь кисловатый творог делают.

— Сама тогда сделай. Помнишь какой он нежный по вкусу должен быть?

— Как не помнить! Ещё зеленушки надо, только уж нет её.

— Сушеную положишь. Да, вот что важно. Еду не оставляй без пригляда! Мало ли кто через тебя захочет навредить князю. Отвлекут или отзовут в сторонку по пустяшному делу, а сами подсыплют в муку порченую соль — и всё!

— Что всё?

— Посадят нас с тобою голой жопой на муравейник и будем долго умирать.

— Страсти какие!

— Потому будь внимательна, а коли появятся сомнения, то предупреди меня. Я тогда не пойду к князю с угощением, сами все съедим и на себе проверим. В конце концов ты идёшь печь булочки ради того, чтобы примелькаться на кухне и послушать сплетни, а угощение — всего лишь повод.

— Ох, Евдокия Вячеславна, не хотела бы я быть боярышней, — неожиданно призналась Даринка. — Обо всём надо думать и чем дальше, тем больше, а голова не растёт и не тянется.

— Да уж, глубокая мысль, — с уважением заметила Евдокия.

Отправив Даринку по делам, она зашла в светлицу, посмотрела на выложенную на кровать шубу-колокольчик с широкими рукавами, сшитую по её заказу, перевела взгляд на утеплённый пуховым подкладом опашень. На заутреню Дуню надевала опашень и немного вспотела в церкви, а когда вышла — замерзла.

Всё же сделав выбор в пользу опашня, она спустилась во двор. Там её караулил один из