Когда царица упокоилась в гробнице, роскошь которой трудно себе даже вообразить (причиной тому была неспокойная совесть отравившего ее царя), голубой кристалл положили с ней, и так царица и камень покоились в темной затхлой гробнице, всеми забытые, тысячу лет, пока расхитители гробниц не проломили стены гробницы и не украли синий камень, который вновь явился на свет Божий. И на протяжении многих лет обломок метеорита, эта небесная слеза, переходил из рук в руки: его покупали, продавали, похищали, из-за него дрались и его выигрывали в кости, пока, наконец, он не оказался в Александрии, у важного римского чиновника, который купил оправленный в красивое золотое ожерелье камень для своей жены.

Он хотел наказать ее этим подарком.

Рим

64 год н. э.

Госпожа Амелия отчаянно молилась: «Пожалуйста, пусть ребенок родится здоровым».

В домашнем храме было несколько римских божеств, и госпожа Амелия всегда молилась наиболее могущественным богам пантеона. Но в данной ситуации требовалось особое покровительство богини, к которой обычно обращаются, поэтому госпожа Амелия выбрала богиню, которую в народе называли Святой Девой (потому что она зачала ребенка, не познав мужчины) и пережившую смерть сына, которого повесили на дереве, после чего он спустился в преисподнюю, а потом воскрес. Поэтому к ней, сострадательной Матери, к Царице Небесной, и обратила госпожа Амелия свои мольбы: «Пожалуйста, пусть ребенок родится здоровым и без изъянов. Пусть муж моей дочери проявит к нему расположение и примет его в семью».

Произносимые шепотом слова таяли в утренней тишине. Они растворялись, потому что произносились прохладно, без веры. Молитва была притворством — повинностью, исполняемой перед куском мрамора. Набожность госпожи Амелии была не более чем необходимой формальностью — как образцовая римская матрона, она всегда поступала правильно, всегда соблюдала приличия. Но вере не было места в ее душе. Как женщина может верить в силу богини, если мужчины имеют право распоряжаться их детьми?

Окончив молитву, она перекрестилась, дотронувшись до плеч, лба и груди, потому что когда-то она поклонялась Гермесу, древнему богу-спасителю, известному как слово во плоти. Привычка осенять себя крестом была выработана годами. Госпожа Амелия больше не верила в его силу. Она еще помнила то время, когда молитвы приносили ей утешение, когда боги приносили утешение. А теперь богов нет, и нет утешения в этом мире.

Внезапно дом огласился криками, эхом отразившимися от стен, колонн и скульптур. У ее дочери уже вторые сутки продолжались схватки, и повитухи уже начали терять надежду.

Госпожа Амелия, отвернувшись от Святой Девы Юноны, матери бога-спасителя Марса, вышла в затененную колоннаду, окружавшую внутренний сад виллы, где в этот теплый весенний день красиво бил фонтан. Госпожа Амелия не стала посещать усыпальницу предков. Уже несколько лет как она перестала им молиться. Если нет богов, значит, нет и загробной жизни, а если нет загробной жизни, значит, нет и предков.

Она незаметно проскользнула мимо атриума, где сидели молодые люди, играли в кости и смеялись, не обращая никакого внимания на раздирающие утреннюю тишину вопли. Это были три сына и два зятя Амелии, близкие друзья юноши, чей ребенок сейчас отчаянно пытался прорваться на этот свет. Пройдя мимо открытых дверей, она увидела мужа своей дочери, который, развалившись в небрежной позе, потягивал вино и кидал кости с таким видом, как будто ему и горя мало.

«Да так оно и есть», — в ней зашевелился гнев. Ведь рождение детей — целиком женская печаль.

Мысль, подобная черному коршуну, омрачила сердце Амелии: «Мы, женщины, носим детей во чреве, питаем их своим дыханием и кровью, и почти десять месяцев мать и ребенок живут как одно целое. А потом приходят муки родов, мы разрываем свою плоть и истекаем кровью, чтобы вытолкнуть в этот мир новую жизнь. По крайней мере, тебе, молодой отец, не приходится мучиться и истекать кровью. Ты только получил удовольствие, а потом девять месяцев пил вино и бросал кости, решая судьбу новорожденного».

Амелию мучил гнев. Не по отношению к своему зятю, а по отношению ко всем мужчинам вообще, которые распоряжаются чужой жизнью с такой же беспечностью, с какой бросают кости. Она не всегда так рассуждала. Когда-то Амелия, жена могущественного и родовитого Корнелия Гая Вителлия, верила в богов и считала, что в жизни все идет так, как надо, и что мужчины поступают так, как надо. Но настал черный день, и радость и вера покинули ее навсегда.

Тот день мало чем отличался от сегодняшнего.

Внезапно путь ей преградил пожилой мужчина. Это был прорицатель, который истолковывал для нее предзнаменования. Старый грек занимался этим прибыльным ремеслом, потому что римляне были суеверным народом — повсюду высматривали знаки и предзнаменования, пытаясь разгадать смысл каждой тучи, каждого удара грома. Каждый римлянин начинал свой день с того, что сначала узнавал, благоприятствует ли он тому, чтобы обделывать дела, заключать брак или готовить рыбную подливку. Самым важным из всех видов гаданий было толкование полета птиц.

— Я истолковал предзнаменования, госпожа, — сказал прорицатель. — Я вижу мужчину. Он широко раскрыл объятья, чтобы обнять вас.

— Меня? Ты, наверное, хочешь сказать — мою дочь. Или ее малыша.

— Я совершенно четко видел знаки. Этот мужчина войдет в вашу жизнь, госпожа, и он приветственно простирает к вам руки.

Единственный мужчина, о котором она могла подумать, был ее муж, Корнелий, который со дня на день должен был вернуться из Египта. Но это было невозможно. Он уже много лет не раскрывал ей своих объятий.

— А что говорят птицы про мою дочь?

Предсказатель торопливо пожал плечами и протянул руку за деньгами:

— Про нее — ничего, госпожа, только про вас.

Амелия дала ему золотую монету и поспешила через колоннаду в спальню, где ее дочь билась в муках, стараясь произвести на свет новую жизнь.

Госпожа Амелия сделала все возможное, чтобы первая беременность ее младшей дочери завершилась благополучно. Как только Корнелия объявила, что ждет ребенка, Амелия настояла на том, чтобы во время беременности она пожила в родительском доме, — в родовом поместье, где патрицианская семья Вителлиусов вот уже много поколений делала вино и выращивала оливки. Сама Амелия с удовольствием осталась бы дома, в городе, но ее муж Корнелий сейчас отсутствовал — уехал по делам в Египет, — это он настоял, чтобы на время его отсутствия она вместе со всеми домочадцами перебралась за город. Только Амелия знала истинную причину этого требования. Только Амелия знала, что таким образом Корнелий ее наказывает.

Она вошла в спальню, где толпились повитухи с помощницами, тети и двоюродные сестры Корнелии, ее старшая сестра и невестки, в углу с таблицами и инструментами сидел астролог, чтобы зафиксировать момент рождения ребенка. Согласно древнейшей традиции, которой придерживались семьи аристократов, дочь Амелии назвали в честь ее отца, то есть Корнелией (а их старшего сына — Корнелием), что порой вызывало путаницу. Амелия с удовольствием дала бы дочери свое имя, но это было невозможно.