— А твои таблицы говорят что-нибудь про мужчину, который приветственно простирает мне руки? — спросила она.

Старый предсказатель приподнял свои кустистые белые брови.

— Простирает руки, госпожа?

— Как будто хочет обнять или поприветствовать меня.

Он отрицательно покачал головой и стал собирать свои инструменты.

— Нет, госпожа, — ответил он и вышел.

Она закусила губу. Деревенский прорицатель никогда не ошибался. Его предсказания сбывались с наводящим ужас постоянством. К сожалению, толкователь предзнаменований не вернулся в город с остальными домочадцами.

Амелия задрожала — не потому, что замерзла, а потому, что ей стало страшно. Ожерелье. Оно пугало ее, несмотря на то, что лежало в шкатулке. Твердый и холодный голубой кристалл наводил на нее мысли о смерти. Жестокий и непримиримый цвет. Этот камень не знал пощады, как и тот, кто его подарил. Приятный для глаза, но с холодным и темным сердцем, как и сам Корнелий.

Она подумала о его власти над ней, о власти мужчин вообще. А какой властью обладают женщины? Девственностью, а значит, и личной и интимной жизнью Амелии распорядились ее отец и братья, выдавшие ее замуж. Отец передал ее с рук на руки мужу. Никогда она не принадлежала самой себе. Когда к ней в гости приходили братья, они приветствовали ее так же, как все римские мужчины приветствовали своих родственниц — поцелуем в обе щеки. Но это было не выражением привязанности, а скрытой возможностью принюхаться к ее дыханию — не пила ли она вина? — потому что употреблять алкоголь считалось непристойным. «Я даже не имею права решать, что мне есть и пить!»

Ее снова затрясло — она боялась взглянуть в зеркало, боялась увидеть за спиной призрак мертвой царицы. Ужасное ожерелье! Как будто Корнелий привез домой привидение. Если бы только она могла помолиться! Когда-то молитвы приносили ей утешение. А теперь в душе, где когда-то жила вера, царила пустыня.

Как она завидовала своей подруге Рахиль, которая была так благочестива, так предана своей религиозной общине и так уверена в своем предназначении в этом мире! Рахиль знала, что Амелия утратила веру, и осторожно пыталась убедить свою подругу обратиться в иудаизм. Но религия Рахили только озадачивала и смущала Амелию. Если ей не может помочь сотня римских богов, как же это сможет сделать один?

Задумавшись о Рахили, Амелия вспомнила, как удивилась, получив вчера от Рахили приглашение прийти к ней сегодня в гости: обычно в этот день Амелия не приходила к ней, потому что это был священный день, который назывался у них субботой. Еще больше ее изумило то, что ее приглашали на обед. Раввинистический закон запрещал иудеям садиться за один стол с неевреями, так что за все годы их дружбы они никогда не делили хлеб. Поэтому Амелия была очень взволнованна и многого ожидала от сегодняшнего дня. Только она не должна показать свою радость Корнелиусу, иначе он прикажет ей остаться дома.

Амелия знала, почему Корнелий не запретил ей дружить с Рахиль, когда лишил ее всех ее привилегий и свободы: это было единственное, что он ей оставил, единственное ее достояние, которое он мог у нее отнять, — этим он и держал ее в страхе. Если бы Корнелий лишил ее всех радостей и превратил ее в настоящую пленницу, ей уже нечего было бы терять и он не смог бы ее контролировать. И то, что она могла навещать Рахиль, было постоянным напоминанием о его власти над ней. Этим он держал ее в напряжении. Амелия никогда, вплоть до последней минуты, не знала, разрешит он ей выйти из дома или нет. Поэтому, хоть ее и радовала предстоящая встреча с Рахиль, ее радость омрачалась смутный страхом — а вдруг это в последний раз?

— День крайне благоприятствует тому, чтобы вы отстаивали свое дело в суде, ваше превосходительство, — удовлетворенно кивал, склонясь над своими вычислениями, личный астролог Корнелия. — Да, крайне благоприятствует. Думаю, что оно будет улажено к полудню.

Пока трое рабов старательно оправляли на хозяине тогу, красиво распределяя складки, Корнелиус мельком взглянул на открытые двери. Он знал, что за дверьми притаилась она, Амелия, топчется там, как курица.

Она не всегда была такой робкой. Когда-то Амелия была сильной женщиной, весь вид которой говорил о высоком положении в римском обществе, которое она занимает. И то, что она дошла до такого плачевного состояния, — полностью ее вина. Она вполне заслужила, чтобы он развелся с ней и отправил в ссылку. Но только Корнелий знал, почему он не стал с ней разводиться. Римляне не любили холостяков, особенно богатых. Император Август дошел даже до того, что объявил холостяцкую жизнь чуть ли не преступлением. Если бы Корнелий развелся с Амелией, то все незамужние девушки, все вдовы и разведенные — все женщины империи, вступившие в брачный возраст, открыли бы на него охоту. Так что Амелия была чем-то вроде прикрытия. Вообще-то, он даже рад, что все так устроилось. Амелия больше ни во что не вмешивалась и не создавала никаких помех, он больше не должен был выполнять никаких обязанностей — он вообще мог совершенно ее игнорировать, и тем не менее она была довольно удобным прикрытием от женщин, горящих желанием выйти замуж. И очень удачным.

А это ожерелье! Гениальный ход! Как только египетский торговец показал его Корнелию, он тут же подумал о том, что эта кричащая побрякушка, принадлежавшая царице-прелюбодейке, просто идеально подходит для Амелии. И момент удачный! С тех пор как его жена совершила этот проступок, прошло уже шесть лет, и люди стали об этом забывать. Так что этот голубой кристалл со скандальной славой — просто идеальный способ освежить им память. А также отличный способ ненавязчиво продемонстрировать свое возрастающее влияние в Риме, потому что это кристалл как бы говорил: «Если он может так поступать со своей женой, представьте, как он может поступить с вами!»

В атриуме его уже ожидала его свита. Корнелий всего два дня как вернулся в Рим, а в народе уже пошла молва, что богатый патриций снова в городе.

Они всегда приходили на рассвете — голодные молодые люди, просившие о каком-нибудь одолжении или подсказать им, как поступить, или представить их кому-нибудь. Они спешно покидали свои убогие комнаты в доходных домах, чтобы выразить уважение своему патрону, от которого зависело их жалкое существование. За еду и подарки эти угодливые прихлебатели должны были повсюду сопровождать своего патрона в городе. Такова была римская традиция: чем больше у патрона свита, тем он значительнее. А в Риме мало кто мог сравниться с Корнелием Гаем Вителлием по количеству приспешников.

Корнелий был успешным и преуспевающим адвокатом, который общался со многими сильными мира сего. Когда он выступал в суде, послушать его собирались толпы. Его щедрость также была хорошо известна. Корнелий оплачивал бесплатные дни в банях — и на вывешенном над входом плакате гордо красовалось его имя. В цирке имя Корнелия было украшено одним из навесов, дающих блаженную тень, чтобы чернь знала, что это благодаря ему они бесплатно укрываются от палящего солнца. Он посылал рабов, чтобы те ходили по улицам, трубили в трубы и прославляли его, а за ними по пятам шли другие рабы и раздавали хлеб. Корнелий рассчитывал стать когда-нибудь консулом, выше которого может быть только император, что дало бы ему право назвать своим именем один из месяцев года и таким образом на века остаться в памяти поколений. Так что хлеб и навесы от тени — не так уж и много.