Действительно, по-настоящему демократические страны стремятся сохранять мир в своих отношениях с другими; это обстоятельство служит сторонникам «демократического сообщества» неким raison d’etre. Но беда в том, что устанавливать демократию на словах гораздо легче, чем на деле. Не всякое общество созрело для демократии. Многие необходимые предпосылки – от образованности населения и наличия крепкого среднего класса до развитого гражданского общества, культуры терпимости и светского государства – зачастую отсутствуют, а создать их непросто.[177]

Вдобавок следует постоянно помнить о том, что стороннее вмешательство, как правило, является исходно ограниченным: вы немногое можете сделать для того, чтобы стимулировать демократизацию. Да, история знает относительно успешные примеры, от Германии и Японии после Второй мировой войны до Южной Кореи и Чили, тщетные американские усилия в Ираке и Афганистане, где многолетняя оккупация так и не позволила создать политические системы, приближенные к функционирующим демократиям, заставляют быть скромнее и проявлять осторожность. События последних лет на Ближнем Востоке убедили нас, увы, что альтернативой ущербной политической системе вполне может оказаться еще более ущербная политическая система.

Неполная – или, как выражается Фарид Закария, «нелиберальная» – демократия может представлять опасность как для тех, кто проживает в такой стране, так и для других стран[178]. Неполные демократии наподобие России, Ирана или Турции обладают рядом признаков зрелости, но нельзя утверждать, что мы обнаружим у них исчерпывающий список атрибутов полных демократий (или хотя бы большинство этих атрибутов). Выборы, которые проводятся в условиях, когда оппозиционерам запрещают выдвигать свои кандидатуры или отказывают в равном доступе к средствам массовой информации и ресурсам, а также в возможности самоорганизации, или когда тем или иным образом манипулируют избирательным процессом, придают некоторым странам видимость демократии, но на самом деле до подлинной демократии там очень далеко. Система сдержек и противовесов применительно к концентрации власти в таких странах, как правило, работает со сбоями – или вообще отсутствует. Потому нередки случаи разжигания популизма и национализма для мобилизации поддержки большинства, для преследования меньшинств, для одобрения авантюр за рубежом и т. д.

При этом внешняя политика (вообще государственная политика, если уж на то пошло) предполагает необходимость выявления и соблюдения приоритетов. Управлять – значит выбирать. Трудно заручиться поддержкой действий правительства по какому-либо вопросу международной политики, если одновременно это правительство критикуют (или подвергают санкциям) за действия в пределах национальных границ. Данное замечание касается всех авторитарных стран Ближнего Востока, равно как и России с Китаем.

Разумеется, в перечисленном нет ничего сугубо американского – все на свете правительства вынуждены определять собственные внешнеполитические приоритеты. Зато сугубо американским является наследие вильсоновской традиции, вытекающая из него интенсивность дебатов – и последствия глобальной роли и влияния США на мир.

Важно подчеркнуть, что изложенные выше соображения по поводу суверенных обязанностей предполагают уважение к государственному суверенитету. Суверенитет должен оставаться основой международного порядка. До Вестфальского договора никто не помышлял о примирении. Нам совершенно ни к чему возвращаться в эпоху, когда происходили постоянные вмешательства одних государств или группировок в дела других. Еще важнее избегать попыток захвата или завоевания территорий. Следовательно, требуется поддерживать баланс сил в мировом и региональном масштабах. Цель поддержания баланса сил состоит в том, чтобы сохранять и укреплять элементы, лучше всего соответствующие «порядку суверенитетов»: отстаивать реальную автономность деятельности правительств, соблюдать установленные границы и безоговорочно следовать принципу, гласящему, что они не должны изменяться посредством применения военной силы или иных форм принуждения. Такое определение легитимности и такой подход к международным отношениям можно обозначить как мировой порядок версии 1.0.

На страницах данной книги я провожу мысль о том, что толкование миропорядка нужно расширить и адаптировать с учетом реалий современного мира, изобилующего взаимосвязями. Теперь цель сотрудничества должна заключаться в достижении согласия по поводу более широкой трактовки суверенитета, включающей в себя обязанности государств. Назовем это мировым порядком версии 2.0.

Концепция суверенных обязанностей явно проистекает из политического реализма. Но сам политический реализм, с его акцентом на отношениях между крупными странами, попросту слишком узок для мира, в котором воздействуют друг на друга общие и региональные проблемы и в котором активно развиваются всевозможные негосударственные структуры. Соперничество между крупными державами долго являлось движущей силой истории, но в нынешнем столетии все изменилось. Можно сказать иначе: концепция суверенных обязанностей отражает развитие политического реализма в тот период времени, когда глобализация оказывает мощное влияние на ход истории и на интересы отдельных стран. Суверенные обязанности – это реализм, обновленный и адаптированный к требованиям глобальной эпохи.

Как отмечалось выше, отдельные элементы традиционного миропорядка сохраняются в мире, основанном на принципе суверенных обязанностей. Во-первых, это уважение национальных границ и обязательство не применять военную силу или другие способы принуждения для их изменения. Данный принцип на словах поддерживает большинство правительств, однако на практике он не является абсолютным. Когда эта норма нарушается, возникает сопротивление, принимающее форму физического (как было, когда Саддам Хусейн вторгся в Кувейт) или финансового (когда Россия аннексировала Крым) воздействия. Нет возможности, разумеется, достичь единодушного согласия относительно ответных мер или санкций, но имеется немалая вероятность того, что отказ от приобретения территорий силой станет общепринятой нормой и будет соблюдаться на практике в большинстве, пускай даже не в 100 процентах случаев.

Вторым элементом классического, традиционного миропорядка, который необходимо учитывать, является представление о том, что правительства обладают определенной свободой действий в пределах своих границ. Былую «вольницу» ограничивают ныне Всеобщая декларация прав человека и конвенция о геноциде. Кроме того, принята и получила широкое признание доктрина «ответственности по защите». Впрочем, часто приходится гадать, когда (и как именно) скажутся упомянутые ограничения. Например, что можно считать приемлемым для конкретного правительства, которое озабочено поддержанием внутреннего порядка и обеспечением безопасности граждан, и в какой момент, так сказать, пересекается черта и забота перерождается в репрессии, несовместимые с концепцией суверенных обязанностей? Кому судить? Как реагировать?