Она умолкла. Слёзы струились по её щекам, полный муки взглядбыл прикован к лицу капитана Блада.

— Теперь вы знаете, что вы натворили: вы погубили меня,разбили мою жизнь.

Взгляд капитана Блада смягчился, и голос его, когда онзаговорил, звучал уже менее сурово:

— Ваша жизнь не погублена, мадам, вам это только кажется. Вымечтали из ада попасть в рай, в действительности же вы только сменили бы одинад на другой, ещё более страшный. Вы не знаете этого человека, не знаете«благородного, преданного сердца» дона Жуана де ля Фуэнте. Его показной блескослепил вас, и за этим блеском вы не разглядели гнили. А душа этого человекапрогнила насквозь, и, доверив ему свою судьбу, вы обрекли бы себя на позор ибесчестье.

— Чью совесть хотите вы убаюкать — мою или вашу, клевеща начеловека, которого убили?

— Я не клевещу на него, мадам, о нет! Всё, что я говорю, нетребует доказательств. Разве вы не видели, что творилось в Бассетерре сегодня?Вы же не могли не заметить, что кровь лилась там ручьями, что там убивалибеззащитных людей, издевались над женщинами…

Она перебила его неуверенно:

— Но это же… Война есть война…

Капитан Блад вскипел:

— При чём тут война! Не обманывайте себя. Взгляните правде вглаза, даже если вы прочтёте там приговор вам обоим. Для чего нужен ИспанииМари-Галанте? И ведь, напав на город, испанцы даже не подумали удержать его всвоих руках. Это нападение было нужно только вашему возлюбленному, и только какпредлог. Он бросил свою оголтелую матросню на этот почти беззащитный остров,лишь потому, что получил от вас письмо и шёл навстречу вашим желаниям. Все этимужчины, которые были убиты сегодня, все женщины, подвергшиесянадругательствам, спокойно спали бы сейчас в своих постелях, если бы не вы и неваш жестокий возлюбленный. Только ради вас…

Женщина не дала ему договорить. Она слушала его, закрыв лицоруками, и тихонько стонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Внезапно онавскочила и поглядела на него с яростью.

— Замолчите! — закричала она исступлённо. — Я не желаю васслушать! Всё это ложь! Вы выворачиваете всё наизнанку, чтобы оправдать своймерзкий поступок!

Блад пристально смотрел на неё; лицо его было сумрачно исурово.

— Люди такого сорта, как вы, — с расстановкой произнёс он, —всегда верят только тому, что для них выгодно. Мне кажется, что я не долженсочувствовать вам. Я знаю, что не причинил вам никакого зла, и вполнеудовлетворён тем, что вам предстоит теперь искупить свои заблуждения. Вы самиизберёте себе форму этого искупления. Хотите вы, чтобы я вас оставил здесь, вобществе этих молодцов, или предпочтёте отправиться вместе со мной к вашемусупругу?

Она растерянно глядела на него; грудь её бурно вздымалась.Она начала бессвязно молить его о чём-то, но он её прервал:

— Не мне решать вашу судьбу. Вы уготовили её себе сами. Ялишь указываю вам два пути, а вы свободны сделать свой выбор.

— Но как… каким образом можете вы доставить меня вБассетерре? — спросила она вдруг.

Это он тут же объяснил ей и, не спрашивая более её согласия,зная теперь, что оно последует, быстро принялся за дело. Собрав остатки еды всалфетку, он взял небольшой бочонок пресной воды и бурдюк с вином, связал ихвместе верёвкой, которую разыскал у себя в каюте, и спустил на верёвке впинассу, подтянув её за буксирный канат к кормовому свесу судна.

Укоротив буксирный канат и захлестнув его за один изпиллерсов, он предложил мадам де Кулевэн спуститься с его помощью по канату впинассу.

Мадам де Кулевэн пришла в ужас. Но он всё же заставил еёпобороть страх и стать на край окна. Затем, соскользнув вниз, он повис, держасьза канат, она, повинуясь его приказу, вся трепеща, тоже уцепилась руками заканат и стала ему на плечи, а потом, не отпуская каната, скользнула ниже, и он,цепко обхватив её одной рукой, стал осторожно спускаться в пинассу.

С палуб доносились крики, шум и пение матросов, распевавшиххором какую-то разудалую испанскую песню.

Наконец нога капитана Блада нащупала планшир пинассы. Онподтолкнул пинассу ногой ближе к корпусу корабля и спрыгнул на форлюк. Егоспутница висела, уцепившись за канат. Подтянув пинассу ещё ближе к кормовомусвесу, Блад осторожно помог мадам де Кулевэн спуститься в лодку. После этого онодним ударом перерубил ножом буксирный канат, и корабль, шедший под свежимветром в крутой бейдевинд, начал быстро удаляться, сияя во мраке яркоосвещённым кормовым окном и тремя большими трюмовыми фонарями и оставив пинассутихонько покачиваться на его кильватерной волне.

Капитан Блад, немного отдышавшись, усадил мадам де Кулевэнна кормовой люк, поднял парус, обрасопил его по ветру и, бросив взгляд на яркосверкавшие в тёмном тропическом небе звёзды, взял курс на Бассетерре, куда припопутном ветре он рассчитывал попасть до восхода солнца.

Женщина, сидевшая на корме, тихонько всхлипывала. Часискупления для неё уже настал.

Тёплой тропической ночью пинасса, гонимая лёгким южнымбризом, стойко бороздила морскую гладь. Потом взошла луна, и море заискрилосьрасплавленным серебром.

Капитан Блад сидел у румпеля. Рядом с ним на крышке люкаскорчилась женщина; она временами бормотала что-то бессвязное — то жалобно, тогневно, — потом умолкала. О благодарности, которую капитан Блад, как емуказалось, заслужил, не было и речи. Но, будучи человеком отзывчивым иснисходительным, он не чувствовал себя уязвлённым. Положение мадам де Кулевэн,что ни говори, было не из лёгких, и у неё, в конце концов, не было особенныхоснований испытывать благодарность к людям или к судьбе.

Её сумбурные, противоречивые чувства не удивляли капитанаБлада. Он понимал источник этой ненависти, которая звенела в её голосе, когдаиз мрака до него доносились её упрёки, — ненависти, которой пылало её бледноелицо в свете занимавшейся зари.

Теперь до острова оставалось не более двух миль. Ужепоявилась на горизонте тёмная полоска леса, увенчанная единственной горнойвершиной. Слева от пинассы бороздил волны высокий корабль, держа путь коткрывавшейся впереди бухте, — английский корабль, как определил капитан Бладпо его оснастке и линиям корпуса. Заметив свёрнутый марсель, Блад решил, чтокапитан корабля, по-видимому, новичок в здешних водах и потому осторожнонащупывает свой путь. Это предположение укрепилось при виде матроса, которыйстоял у фокаван путенсов правого борта и, перегнувшись через поручни, измерялглубину лотом. Над золотящейся в утренних лучах водной гладью далекоразносились его монотонно-певучие выкрики.