Но вместо ответа Дмитрий молча глядел на нее. Он как-то странно спокоен. Где гнев, пылающий в глазах каждый раз, когда Кэтрин противится его желаниям? Интересно, что случилось со времени их последней встречи? Чем он так доволен? После их ссор Дмитрий неделями ходил мрачный и угрюмый. А сейчас она рвется в бой, кровь кипит, а он не собирается даже спорить?

— Ну? — скомандовала она.

— Сегодня слишком поздно переводить тебя в другую комнату.

— Чепуха.

— Поверь, Катя, слишком поздно.

Что-то в его голосе подсказывало, что она должна знать причину. Кэтрин остановилась, взбешенная еще больше оттого, что он не желает выразиться яснее. Неужели не понимает: она не в том состоянии, чтобы играть в словесные игры? Кэтрин была настолько разъярена, что не могла связно выражать свои мысли, не говоря уже о том, чтобы спокойно постоять на месте. Она так бушевала, что Дмитрий мог ощущать жар, исходящий от ее тела, слышать пульсацию крови в ее ушах, бешеный стук сердца. А он просто стоял неподвижно, выжидая, словно требовал какого-то чудесного озарения, которое должно снизойти на Кэтрин.

И дождался. Кэтрин попыталась остановиться, но поняла, что это невозможно. Потребность двигаться оказалась сильнее. Она уже испытала нечто подобное раньше, и дело было не в охватившей ее ярости. Потрясенная Кэтрин шагнула к Дмитрию, но тут же отскочила, сообразив, что не смеет подойти ближе. Господи, она почти молилась о неведении, о счастливой возможности не знать, что сейчас случится. Но Кэтрин знала. Теперь ничто не способно остановить водоворот, в который втягивает ее проклятое зелье, утихомирить напряжение, которое уже начало накапливаться в ней и скоро непоправимо изменит ее природу и заставит пресмыкаться у его ног.

Кэтрин вся сжалась от этой мысли, но тут же взорвалась в порыве праведного возмущения:

— Будь ты проклят, Дмитрий! Ты опять сделал это!

— Прости, малышка, мне очень жаль.

Он не лгал. В голосе ясно слышалось сожаление, на лице застыла гримаса презрения к себе. Однако это ничуть не утешило девушку, наоборот, злость ее еще больше усилилась, если это только было возможно.

— Будь ты проклят! Чтобы тебе в аду гореть! — завопила она. — Ты обещал, что мне больше никогда не дадут это мерзкое снадобье! Просил меня довериться тебе! Вот, значит, как обстоят дела? Как ты мог сделать такое со мной?

Каждое слово, словно кислотой, жгло совесть Дмитрия. Он сам терзался этим вопросом весь день. И нашел достаточно оправданий для себя, пока еще бушевал после очередной ссоры, а когда немного остыл, попросту напился, поскольку обнаружил, что все эти оправдания не выдерживают ни малейшей критики.

— Я отдал приказ в минуту гнева. Катя, и сразу уехал. Отправился в дом Алексея, где мы останавливались прошлой ночью, и допился до беспамятства. И даже не вернулся бы сюда, если бы один из его слуг не уронил поднос под дверью комнаты, где я отсыпался.

— Думаешь, мне не все равно, здесь ты сейчас или нет?! Презрительные слова хлестнули его, как кнутом. Дмитрий поморщился.

— Ты предпочла бы пройти через это одна? Я никому не позволю приблизиться к тебе, — предостерег он.

— Конечно, не позволишь! Это разрушило бы все твои планы, не так ли?

— Я пытался вернуться вовремя, чтобы отменить приказ, но, когда поднимался по ступенькам, поднос как раз убирали из твоей комнаты.

— Меня не интересуют твои бесконечные лживые извинения. Тебе просто нечего сказать…

Кэтрин осеклась, охваченная нестерпимым жаром. Все нервные окончания, казалось, вибрировали. Она перегнулась пополам, обхватив себя руками, пытаясь сдержать бурю, поднявшуюся внутри, и застонала, поняв собственное бессилие.

Дмитрий встревоженно вскочил, но она, подняв голову, пригвоздила его к месту взглядом, полным такого отвращения, что он не осмелился подойти.

— Ненавижу тебя!

— Ты можешь меня ненавидеть, — тихо, с сожалением выдохнул он, — но сегодня… сегодня будешь меня любить.

— Ты просто безумец, если думаешь так, — охнула Кэтрин, медленно отступая к двери. — Я справлюсь с этим сама… без… всякой помощи… от тебя.

— Не сможешь, Катя. И прекрасно понимаешь это. Поэтому и сердишься.

— Только держись подальше от меня! Несколько долгих мгновений Дмитрий смотрел на закрывшуюся дверь, и эмоции, которые он старался до сих пор держать под контролем, вырвались наружу. Загрохотал опрокинутый столик, зазвенел упавший поднос, разлетелись но всей комнате тарелки и бокалы. Но облегчения Дмитрий не почувствовал.

Он действительно не мог поверить, что осмелился так поступить с Кэтрин. Она никогда его не простит. Не то чтобы это имело значение… Господи Боже, конечно, имеет, да еще какое! Его следовало бы отхлестать кнутом. И подумать только, это он, Дмитрий Александров, которому достаточно пальцем шевельнуть, чтобы покорить любую женщину. Ему не найти извинений, будь он даже уверен, что Кэтрин тоже желает его и нуждается лишь в предлоге, чтобы признать это. Дмитрий не мог сделать, как она просила, и оставить ее в покое. Немыслимо хладнокровно подвергать ее таким страданиям. Но Дмитрий не получит наслаждения сам. Именно этого он заслуживает — видеть ее в постоянном возбуждении и не сделать ничего для удовлетворении собственных желаний. Знать, что она готова принять его, и отказаться от этого ослепительного тела.

Полный решимости исполнить клятву, даже если это его убьет, Дмитрий быстро разделся и вошел в комнату Кэтрин. Она уже лежала на постели, скинув халат, — слишком чувствительная кожа не выносила ни малейшего прикосновения. Тело извивалось, корчилось, вытягивалось. Не хватало лишь зеленых атласных простынь, чтобы вновь воспроизвести ту же самую сцену их первой ночи в Лондоне.

Ноги сами поднесли Дмитрия к постели. Он не отрывал взгляда от крутого изгиба бедра, задорно торчащей груди, длинных стройных ног. Она была самой волнующей, самой чувственной женщиной, которую когда-либо знал Дмитрий, и он рвался к ней, умирал от желания завладеть этим непредсказуемым созданием. Дмитрий находился в состоянии возбуждения с той минуты, как увидел служанку, выносившую поднос из комнаты Кэтрин. Да, можно презирать себя, ненавидеть, но тело отказывалось подчиняться воле и разуму. Он, должно быть, действительно помешался, если собирается подвергнуть себя подобной пытке без всякой надежды на освобождение. Он пылал в огне и никогда еще не желал женщину с такой силой. Но не мог ее получить. Он сам назначил себе кару.

— Дмитрий, пожалуйста…

Она почувствовала его присутствие. Взглянув в глаза Кэтрин, Дмитрий застонал, увидев в них безумную мольбу. Она уже забыла о гордости, и Дмитрий не смог вспомнить о своей.

— Ш-ш-ш, малышка, успокойся. Ничего не говори. Клянусь, все будет хорошо. Необязательно позволять мне любить тебя сегодня. Просто разреши помочь.

Не переставая говорить, он осторожно лег рядом, стараясь не коснуться Кэтрин, и, не отрывая от нее взгляда, сунул руку между ее ног, чтобы отыскать источник мучений. Она мгновенно забилась в конвульсиях, высоко поднимая бедра, откинув голову. С губ сорвался резкий вопль полуболи, полуэкстаза.