Но тут он останавливается, будто осознав, что слишком грубо отреагировал. Сэм берет наши бургеры, и мы отправляемся на поиски более подходящего места, чтобы присесть.

– Да так, небольшая привычка, которую я выработал после смерти Элизы, когда наступили темные времена. Дункан посоветовал мне записывать все хорошие события в моей жизни. События, за которые стоит быть благодарным. Чтобы они всегда были под рукой и я мог вспомнить их в любой момент. Например, запах дождя на асфальте или картошка фри.

Я хочу спросить его о тех темных временах. Хочу узнать, в порядке ли он. Но мы прекратили разговоры о грустном – теперь время есть бургеры. Сэм ведет меня к школьному автобусу, который переделали под вагон-ресторан. Пока он направляется к заднему столику, я поражаюсь идеальности этого города. Тому, какой он шумный, странный, красочный и людный.

Мне хочется запомнить этот миг. Записать его, чтобы он не канул в небытие.

Мы едим молча – не хочу отрываться от бургера ради какой-то там болтовни. Он просто восхитительный.

Я издаю очень неподобающий звук, и Сэм фыркает от смеха прямо в трубочку.

– Мне оставить тебя наедине?

Я кидаю в него картошку, и он ловит ее ртом.

– Этот бургер напоминает тот, который я покупала в «Роджер Маке» после игр.

– Игр?

Я сглатываю. Мы через столько прошли вместе, что порой я забываю, что Сэм понятия не имеет, кем я была до нашей встречи в «Алоэ».

– Я была в школьной группе поддержки.

Сэм всматривается в меня и, внезапно смутившись, я сползаю ниже по сиденью. Та девушка давно погребена под пеплом. Иногда мне даже кажется, что я больше не имею к ней отношения.

– Это заметно, – говорит он, лениво макая картошку в кетчуп, беспорядочно выдавленный на салфетку. Теперь пришел мой черед смеяться.

– По немытым волосам? По темным кругам под глазами? По антисоциальному поведению? Что меня выдало?

Мне не нравится, как Сэм замирает, будто обдумывает мои слова всерьез. Будто прокручивает их в голове.

Что меня выдало?

Мне не нравится, как он делает глубокий вдох, словно готовится что-то сказать, но передумывает. Мне не нравится, что мне это нравится. Даже очень.

– Думаю, твое имя. Оно необычное. Полагаю, я всегда ассоциировал чирлидерш с… пикантными именами?

– О-очень стереотипно, дурень, – смеюсь я с полным ртом, и его глаза округляются.

– Эй, Шайенн тоже была чирлидером, и я видел, на что они способны. Мне такое ни за что не повторить. Я бы умер четыре раза. Так что я очень уважаю ваш труд.

В его голосе слышится благоговение, так что я спускаю ему это с рук.

– Ну, имя, которое означает «молитва», не такое уж и пикантное. Я родилась на пару недель раньше срока, и меня отправили в отделение интенсивной терапии для новорожденных. Большую часть времени родители провели за, э-э, молитвами.

– Отсюда и имя, – заканчивает Сэм.

Я киваю, достаю огурец из бургера и закидываю его в рот.

– Хорошая предыстория. Ты прирожденный боец. Все складывается.

– Разве? Иногда я гадаю, не были бы их молитвы лучше вознаграждены, если бы… – я замолкаю, вдруг осознав, что чуть не выпалила.

Порой мысль настолько мне привычна, что я не замечаю, как она обретает крылья и срывается с моих губ. Сэм замирает и смотрит на меня. Мы договорились не обсуждать ничего серьезного, но, похоже, у нас не получается не возвращаться к скользким темам. К источникам наших шрамов.

– Нет, – просто отвечает он, и это лучший ответ, который я когда-либо слышала. Нет.

Я выдавливаю улыбку. Хочется сменить тему. Удалиться от тяжелых разговоров. Нужно заполнить эту тишину.

– Что насчет тебя? Играл в группе? Был талисманом команды? Полузащитником?

– Ого. Мне обязательно подходить под категории из «Клуба «Завтрак»?

– Тогда чем ты увлекался?

Сэм задумчиво потягивает свой напиток.

– Честно говоря, спортивные игры – это не мое. Элиза не училась в моей школе, так что в основном мы просто коротали время друг с другом.

Вот. Между нами вновь возникает ее имя, словно мощное дыхание сдуло весь невысказанный мусор, который уже начал накапливаться. Мне одновременно лучше и хуже от этого.

Сэм улыбается и опускает взгляд.

– Как-то раз она разозлилась на меня, потому что я решил не идти на выпускной бал. Меня слишком часто заставляли оставаться после уроков, и я попал в какой-то отстойный черный список. Элиза просто взбесилась, оказалось, она хотела надеть одно из этих дурацких платьев. И сделать укладку.

– У нее в школе не устраивали выпускной бал?

Он качает головой.

– Нет, она училась на дому. Я не понимал, насколько это для нее важно. Я две недели подряд оставался в школе после уроков, чтобы мое имя вычеркнули из этого дурацкого списка. И в итоге мы задержались там всего на три песни.

Его глаза становятся мечтательными, пока он прокручивает это воспоминание. Я просто молчу, а затем Сэм моргает и поворачивается обратно ко мне. Я так и представляю его на выпускном. Зачесанные назад волосы, подчеркивающий фигуру костюм. Элиза держит его за руку, ее волосы накручены, макияж идеальный. Понятия не имею, как она выглядит, но мне кажется, я могу ее представить. Они медленно танцуют, хотя вряд ли Сэм из тех парней, которые любят танцевать, так что, скорее, они просто качаются из стороны в сторону. Интересно, какие ощущения у нее вызывали его руки на талии?

Мои щеки вспыхивают красным. Я-то знаю, какие ощущения. Тревога, тревога! Скажи что-нибудь. Что угодно.

– Ты ответил на мой вопрос, – выдавливаю я. Затем беру стаканчик и втягиваю воду через трубочку. – Ты был бунтарем.

– Вовсе нет.

– Ой, я знаю тип парней, которых слишком часто оставляют после уроков, Сэм. Ты бунтарь.

Он замолкает, обдумывая мои слова. Затем просто откидывается на спинку сиденья, будто проиграл в споре.

– Черт. Так и было, да? – Сэм смеется, и я кидаю в него картошку. Он снова ловит ее ртом и поднимает руки в знак победы.

– Хочешь мороженое?

– Само собой, – отвечаю я, забирая наши подносы. Снаружи холодно, но я никогда не отказываюсь от мороженого.

Я выбираю шоколадное, а Сэм берет мятное с шоколадным печеньем, и пока возвращаемся к автомобилю, пробуем его друг у друга из стаканчиков.

Внезапно меня осеняет, что за все это время я ни разу не задумывалась о третьем туре.

Даже не представляю, когда еще мне представится такая роскошь. Если вообще представится.

Поэтому я наслаждаюсь моментом. Тем, как холодный ветер ерошит пряди моих волос. Как дыхание Сэма выходит паром. Как он смеется, когда я показываю ему фокус с прижатием большого пальца к нёбу.