Этого Жора уже не мог понять. Он бы уж точно не пошел на подобный шаг. Все, что было не по его, он гнул в бараний рог. А тут – любовь…

Не понимал он, и при чем здесь какой-то монах, если Серый приходит к нему. Жора и в церкви-то никогда не был. Вопросы лупили точно крупные градины, отчего начинала болеть голова и хотелось спрятаться в темноту, сесть на пол, прижаться лбом к согнутым коленям. Но он слушал и запоминал.

По крайней мере, старался запомнить.

Тени, преследовавшие психов, оказались лярвами, низшими астральными паразитами. Слабыми и не способными существовать сами по себе, потому и цеплялись к тем, кто их подпустит. Таких не нужно звать, они все время обитают рядом. У Жоры лярвы не было, зато был тот, другой, внутри. Поэтому Жора особенный, он может видеть то, чего обычным людям не увидеть никогда.

Хотел Жора видеть или нет, никто не спрашивал его. Просто всовывали в голову фрагменты, не удосужившись даже объяснить толком из будущего они или из прошлого, а может, и вовсе из какой-то параллельной реальности. Все эти мудреные слова знал тот, другой. Жора проще, ему все это не очень-то и нужно. Жора сильный, а другой – умный.

Все перемешалось у него в черепной коробке, или, как бы подумал сам Жора, в – башке. Иногда он совсем не понимал, что творит. Как, например, когда погнался за психом и оказался в итоге повержен собственными коллегами. Он был неосторожен, так сказал другой. А может, это сказал ворон или Серый. Жора не различал их в последнее время. Настали такие дни, когда все перемешалось и больше не хотело разделяться.

Женщина… У него появилась женщина. Она была матерью того, кто сидел в отдельной палате, как зверь в клетке. Зверь не агрессивный, наоборот, он все время молчал и не шел ни с кем на контакт. Жора знает, он хотел разговорить его. Если бы смог, не пришлось бы делать того, что он сделал…

– Ты не знаешь, в каких условиях содержат больных. – Жора только делал вид будто говорит. От него требовалось открывать рот и не вмешиваться. – Ни о каком выздоровлении и речи быть не может. Его просто заколют уколами и закормят таблетками, чтобы сохранять состояние овоща.

– И как же нам быть?

Женщина теперь всегда говорила «нам», и у Жоры что-то екало внутри. У него когда-то была такая же хорошая, добрая и любящая женщина. Она не смогла с ним жить. Почему-то не смогла. Он многое вспомнил, но не помнил ее лица. Стучал себя ребром ладони по лбу, выколачивал мусор, под которым лежали нужные мысли. Получалось плохо. Никак не получалось, если уж откровенно. Та женщина, которая была с ним сейчас, пугалась и пыталась остановить Жору. Он прекращал, улыбался и обнимал ее. Ему нравилось ее обнимать. Нравилось целовать и все, что следовало за поцелуями, – очень нравилось. Он был сильным, она – слабой. На ее слабости он и играл. Не Жора, а тот, другой.

– Забери его домой. Здесь ему будет лучше. Я смогу приносить лекарства, у меня есть необходимые доступы. Наркотики не достану, да они ему без надобности. Он ведь не буйный и что-то сильнодействующее ему не нужно.

– Ты прав, Жора, – она гладила его по короткому ежику волос, смотрела прямо в глаза и не боялась, как остальные. – Знаешь, я иногда думаю, что мы с тобой уже были знакомы раньше. Когда-то, очень давно, уже встречались. Только я забыла, когда и при каких обстоятельствах.

– Вряд ли, Лен. Я бы тебя запомнил. – Жора искренне верил в то, что говорил за него другой, хотя даже у него иногда появлялись сомнения.

– Ты мой медвежонок. – Ладонь с чуть шершавой кожей касалась его небритой щеки и ему просто было хорошо. – Жаль, что не получилось познакомить вас с дочкой, она опять пропадает на своей работе. Сказала, что на днях уедет на целую неделю. Но как только вернется, я вас сразу познакомлю. Теперь мы все будем жить вместе. Сегодня же поеду за Мишкой. Ты ведь поможешь мне подойти к нужным людям, чтобы не было лишней бюрократической волокиты?

Никакой волокиты не возникло. Врач встретил просьбу едва ли не с облегчением, хотя и провел нудную лекцию об особенностях содержания больных в условиях домашнего стационара. Пациента не выписали, а перевели на новую форму лечения. На деле же избавились от лишнего балласта.

Жора даже расстроился. После стольких лет ожиданий, томлений, мечтаний добраться до сладкой добычи, и когда его лишили такой возможности, едва не взвыл. Тот, другой, внутри него все больше забирал контроль и ему приходилось подчиняться. Вот бы можно было его уничтожить и всецело распоряжаться собой как захочется.

Может, Жоре еще и удастся? Он знал мысли того, другого, и даже мог запоминать необходимую информацию.

То место, куда они втроем отправятся, – не простое. Жора отдаст свою добычу, но взамен потребует больше. Гораздо больше. У того, другого, тоже есть желание, но оно настолько глупое, что даже Жора понимает – не сбудется. Можно изменить многое, даже повернуть время вспять, но мертвое не восстанет из могилы. Умерев однажды, умираешь навсегда.

Женщина даже ничего не поняла, когда он укладывал ее в постель, даря последнюю ласку. Она будет жить, просто заснет, а проснувшись, ничего о нем не вспомнит. Так ему сказал ворон. Или тот, другой? Не важно. Лекарство уже отравило ее кровь, и обратного пути нет. Остается надеяться на правильно подобранную дозу.

Возможно, он даже будет по ней скучать. Она называла его медвежонком. И Жоре нравилось быть им. Другой внутри него сопротивлялся, говорил что-то о несправедливости и жестокости. Чтоб он понимал? Трус и предатель.

Забрать с собой парня оказалось совсем не сложно. Он знал Жору и шел за ним, как осел за морковкой. Иногда улыбался, потом вдруг начинал хмуриться и будто бы сердиться. Но шел. Наверное, он знал, куда его ведут, и даже догадывался, что с ним там произойдет. Усталость в глазах, больших, зеленых, словно болота, засасывала и самого Жору. Он умел сопротивляться, и потому просто усмехался, когда мальчишка на него смотрел.

За тринадцать лет он вымахал на целую голову, похудел, даже осунулся. Но в нем все еще жил тот неуверенный в себе толстяк, тянущийся к людям, точно глупый щенок. Даже к Жоре он зачем-то тянулся. Может, пытался вызвать в нем эмоции или даже сочувствие. Не дождется. Он теперь разменная монета. Жаль, одна на двоих с тем, другим, что все чаще прорывается наружу.

Осталось немного. Ему никто не преградил путь, не задал никаких вопросов. Водитель подъехал к самому руслу и даже не поинтересовался, для чего двое мужчин решили уединиться там. Ему было плевать, как и всем плевать на чужие проблемы. Или он понимал, что лучше уехать с щедрой оплатой и целой, не пробитой головой.

Деньги Жора украл. Украл у той, что звала его медвежонком. Она заметит пропажу и не сможет понять, кто именно оказался вором. Ему стало ее жалко. Чувство вспыхнуло и потухло, как свет фонаря при слабых батарейках. Это было полностью его личное чувство, не того, другого. Другому не было жаль женщину, он жалел себя и еще кого-то, кого хотел вернуть. Наивный. Только Жора знал, что смерть не возвращает никого. Ее нельзя подкупить, запугать или уговорить. Поэтому тот, другой, и должен уйти. Им двоим не ужиться вместе.