о том, как несколько хмурых мужчин вытаскивали из земли кости давно усопшего мальчика, мне хотелось разреветься. Я жалела, что тогда не промолчала.

Брессинджер сделал большой глоток эля.

– Да уж. – Казалось, что он сейчас заплачет.

Какое-то время мы сидели молча, пили и слушали суетливую болтовню окружавших нас посетителей таверны.

– А как прошла твоя ночь? Ты ведь провела ее с тем парнем, Акером.

На этот раз я не покраснела, а просто кивнула.

– Да. Мы любим друг друга.

Брессинджер пожал плечами. Признаюсь, я была озадачена его безразличием.

– Я уж понял. – Он взял еще одну кружку болотного эля и несколькими большими глотками осушил ее наполовину. – Значит, ты останешься? Будешь вынашивать ему детишек здесь, в Долине? Станешь женой и хозяйкой?

Мне не понравился тон Брессинджера, и его немного осоловевший взгляд говорил о том, что эль уже начал на него действовать. Но мне хотелось убедить его. Все-таки я собралась покинуть Вонвальта. И если я сомневалась в своем решении и не могла его отстоять, значит, это решение было неверным.

– У нас будет такая жизнь, какую мы сами себе устроим, – резко ответила я. – Но я не стану сидеть сложа руки и целыми днями возиться с детьми.

– Ты не в Сове, Хелена. В провинциях к женщинам относятся иначе. Парнишка влюбился в тебя, потому что ты миловидная и не похожа на девок, к которым он привык. Но он – продукт своего воспитания, как и все. Не важно, что он говорит сейчас, скоро он захочет, чтобы ты сидела дома.

– Ты его не знаешь, – сказала я, начиная злиться.

– Я знаю парней вроде него, – сказал Брессинджер. Мой тон ничуть его не смутил. – Вы оба юны и втрескались друг в друга по уши. Но ты не вынесешь однообразия, не сможешь жить в одном и том же городе до конца своих дней. Ощущение новизны быстро пройдет, и, когда это случится, сэра Конрада здесь уже не будет.

– Мы будем путешествовать, – с вызовом сказала я.

– На какие деньги? Ты не осознаешь, сколько платят сэру Конраду. Чтобы поддерживать даже его скромный образ жизни, нужна уйма денег. Необходимо платить за каждый ночлег, за еду, за лошадей, за хранение вещей. За новую одежду и стирку. Путешествия, девочка моя, дорого обходятся. На жалованье, которое получает сэр Конрад, можно прокормить целую семью в западной части этого города.

– Я знаю, сколько получает сэр Конрад, – сказала я. – Я же его секретарь.

– Ага, пока что.

– Разве ты не хочешь, чтобы я была счастлива? – спросила я. Прозвучало это почти жалобно. Несмотря на ту уверенность, которую я испытывала прошлой ночью, теперь я чувствовала, что аргументы Брессинджера действуют на меня, раскапывая мои потаенные сомнения, как умелый расхититель могил.

– Да очнись же ты! – рявкнул Брессинджер, отчего соседние посетители таверны покосились на нас. – Посмотри, что выпадает на долю большинства людей. Ты даже не понимаешь, как тебе повезло. Да одно твое жалованье привлекло бы внимание большинства провинциальных поместных лордов. Сэр Конрад обучил тебя языкам, праву, философии, юриспруденции… у тебя образование как у благородной дамы. И у тебя все получается, Хелена. Нема, да у тебя таланта как угля в шахте. – Он говорил с жаром, свойственным подвыпившим людям, но теперь помрачнел. – И глаз у тебя наметан, прямо как у него. Ты видишь, как достичь цели. Выкопать кости мальчишки… Каким хладнокровием нужно обладать, чтобы подумать об этом.

– И мне тошно от того, что я подумала об этом! – огрызнулась я.

– Но посмотри на результат! Посмотри, чего ты добилась! Один ход, и ты доказала, что лорд Бауэр – лжец. Доказала. Он смотрел сэру Конраду в глаза и говорил, что мальчик умер от болезни, а его сестра от горя ушла в монастырь. И звучало это хоть немного правдоподобно. А теперь мы знаем, что это ложь. Даже сэр Конрад не догадался выкопать кости мальчика. – Брессинджер посмотрел на меня с удивительной смесью презрения и уважения. – У вас с ним гораздо больше общего, чем ты хочешь признать.

– Вовсе нет, – обиженно солгала я.

Брессинджер допил остатки своего болотного эля и долго смотрел на меня. У меня возникло неприятное чувство, что впервые характер наших с ним отношений начал меняться. Брессинджер терял свое влияние, а я его приобретала. Он видел, как я впитываю уроки Вонвальта, его повадки, его образ мышления. Глядя на меня, он наблюдал становление Правосудия, и чем более образованной я становилась, тем больше я взрослела. Я уже не была беспризорницей из Мулдау, которую он помнил, грубой сиротой, ставшей ему одновременно дочерью, племянницей и сестрой. Я стала женщиной, обрела власть и ум. Думаю, он почувствовал угрозу с моей стороны.

– Сэр Конрад никогда тебе этого не скажет, – серьезно сказал Брессинджер, – но ты разобьешь ему сердце, если покинешь нас.

– Замолчи, – сказала я, качая головой. Я не хотела этого слышать. Это было до возмутительного нечестно. – Как ты смеешь читать мне нотации? Это моя жизнь, и я буду делать с ней то, что сама захочу.

– Да, я уже понял, какой у тебя подход.

– Сволочь ты, – огрызнулась я, внезапно вспылив. Брессинджер усмехнулся, но больше ничего не сказал; он лишь обмяк немного, как подушка, из которой вынули половину набивки.

Я встала и, движимая гневом, решительно прошагала к двери. Обернулась я лишь единожды. Взгляд Брессинджера был уперт в стол, и он медленно поднял руку, прося еще эля. Испытав отвращение, я покинула таверну.

* * *

Я направилась к дому мистера Макуиринка, находившемуся за углом, прошла мимо толпы последователей Вонвальта, стоявших с приоткрытыми ртами, миновала их бессмысленные безделушки и подношения и вошла в дверь на первом этаже. Голос Вонвальта снова доносился из подвала. Спускаясь по лестнице, я чувствовала себя незваной гостьей. Внизу передо мной предстала знакомая сцена: Вонвальт и врач стояли, склонившись над столом, и изучали труп.

– Хелена, – с поразившей меня веселостью сказал Вонвальт. – Ты можешь гордиться собой. У тебя проницательный ум сыщика.

Я прикусила язык. Вид костей на столе подействовал на меня не так сильно, как я ожидала. Там лежала лишь жалкая маленькая кучка, и кости едва можно было отличить друг от друга. На самом деле я несколько удивилась тому, как мало их осталось. Телам, которые хоронили в гробах, требовались многие годы, чтобы разложиться полностью, и я не могла себе представить, чтобы лорд Бауэр положил своего сына прямо в землю.

Я была почти готова сказать Вонвальту, что разрываю наш уговор, но меня переполнило любопытство, неудержимое, как волна.

– Тело было