– Евгения Вениаминовна, можно, я посмотрю вашу сирень? – спросила Аделина, откладывая альбом.

Все обернулись к ней.

– Конечно, – кивнула Евгения Вениаминовна. – Уже темно, правда, но в саду фонарики, можно разглядеть. Еще не расцвела, но вот-вот. Я покажу, если хотите.

– Спасибо.

Аделина улыбнулась. Веня смотрел на нее. Таня увидела, как у него судорожно дернулось горло.

– Я ее, если честно, из серьезной передряги вытащил, – глядя вслед уходящей жене и понизив голос, сказал Василий. – Биография у нее по родителям непростая, помотало их сильно, ну, такое вам, Левертовым, по себе известно. А муж у нее был опасный мужик, прямо сказать, бандит, хоть и не урка. Числился бизнесменом. Ну, это сейчас не разберешь, да, кто бизнесмен, кто бандит.

– Она не похожа на жену бандита, – произнес Веня.

Когда Аделина вышла, бледность как-то схлынула с его лица. Он словно в себя пришел.

– Однако так и было, – хмыкнул Василий. – Но с нее он пылинки сдувал, чисто князь с ней обращался. От рака сгорел за месяц. Тяжело бы ей одной пришлось, такая женщина, сам понимаешь, не для суровых наших краев. А тут я. Сначала думал, позанимаемся, как говорится, любовью и разойдемся, как в море корабли. Ну а что? У колодца быть да не напиться? А потом зацепила она меня. Судьба, говорю же. Поженились – и в Москву.

Таня тихо вышла из комнаты. Могла бы, правда, и дверью грохнуть, Веня не услышал бы.

Драгомановы остались ночевать, а назавтра в самом деле сняли дом на улице Верещагина. Таня вздохнула с облегчением.

Уже следующим утром, когда завтракали, она не понимала, что это вчера такое было. Откуда взялся ее страх, с чего ей померещилось, будто Веня как-то особенно связан с этой Аделиной? Женщина как женщина, ну, красивая, мало ли красивых? На любой вечеринке, куда он брал ее с собой, красавиц бывало столько, что глаза разбегались. Кроме книжного магазина в Замоскворечье разве что. Там женщины в основном собирались не красивые, а умные. На их и Венин счет Таня тоже не беспокоилась, кстати. Она не считала себя ни особенно красивой, ни тем более умной, но что-то подсказывало ей, что и не в красоте дело, и не в уме как таковых.

Таня обрадовалась, когда через две недели после визита Драгомановых Веня снова повел ее на воскресные посиделки в замоскворецкий книжный. Она мало понимала из того, что там говорилось, но ей нравилось, каким он становился, когда оказывался в той части своей жизни. Это было место, питающее его разум и дух, так он сам объяснил ей однажды, и она стала относиться к пыльному помещению книжного магазина с благоговением.

Ехать решили на метро. Веня пользовался им время от времени, чтобы не превратиться в идиота: так он говорил. Ну а Таня была готова и пешком идти, лишь бы с ним.

Они и пошли пешком через поселок, медленно, никуда не спеша.

– Как твоя учеба? – спросил Веня. – Редко тебя вижу, и поинтересоваться некогда.

– Хорошо, – с готовностью кивнула Таня. – Я уже и работать могу вообще-то. По специальности у меня лучше всех получается.

– Успеешь поработать. Учись как положено.

– А что сегодня в Замоскворечье будет? – спросила Таня.

Она радовалась, что идет с ним по солнечной майской улице, и только что не повизгивала, как разгулявшийся щенок.

– Стихи будут читать.

– Кто?

– Не знаю.

Какая-то рассеянность была в его тоне, в его взгляде. О чем он думает? Это всегда было для Тани тайной за семью печатями. Ну и что? Главное, что он идет рядом, молчит, говорит, улыбается, смотрит…

Проследив за его взглядом, Таня увидела, что навстречу им по улице Врубеля идет Аделина Драгоманова.

– Здравствуйте, – сказала она, подходя. – Как хорошо, что вас встретила!

«Что уж такого хорошего?» – мрачно подумала Таня.

– А пойдемте с нами, – сказал Веня.

– Пойдемте, – кивнула Аделина.

Даже не спросила, куда!

Венино лицо просияло. У Тани заныло сердце. Ей сразу же расхотелось куда-либо идти. Но не оставлять же их вдвоем! Опасность, исходящая от этой женщины, чувствовалась как привкус металла во рту.

Про метро было забыто – как-то само собой подразумевалось, что Аделине незачем тратить на это силы. Веня позвонил, и пока дошли до Ленинградки, на углу уже ждала машина.

Он открыл дверцу сначала перед Таней, впереди, а потом перед Аделиной, и они сели на заднее сиденье вдвоем. Всю дорогу Таня чувствовала ее присутствие так же, как запах ее духов, почти неощутимый, но такой, от которого кружится голова.

– А ведь я никогда не была в Москве, Вениамин Александрович, знаете? – сказала Аделина.

– Не может быть.

У него даже голос переменился в ту минуту, когда он сказал: «А пойдемте с нами». Переменился, да так и оставался незнакомым до сих пор.

– Почему же не может? – спросила Аделина.

– Извините. Просто мне показалось, вы не провели свою жизнь в глухих углах.

– Я в Нью-Йорке родилась. Потом родители перебрались в Швецию, оттуда в Японию. Они были люди сложных обстоятельств.

– Шпионы, что ли?

– Думаю, да. Хотя не могу утверждать с уверенностью. А как вы догадались?

– Вам это подходит, иметь сложные обстоятельства. Если бы вы оказались марсианкой, я не удивился бы. Дочь шпионов в вашем случае – обстоятельство вполне обыденное.

Она засмеялась. Тане стало тоскливо, хоть вой.

Но выть она, конечно, не стала. Слушала, как Веня рассказывает Аделине про Зарядье.

К началу опоздали – вошли, когда первые стихи были уже прочитаны. Но поэтов было много, слушать предстояло долго. Веня посадил Таню на стул в первом ряду, а сам устроился с Аделиной в углу на доске, положенной на два ящика.

Таня давно уже перестала волноваться о том, что мало чего понимает в здешних разговорах. Они и должны быть непонятными, так она однажды себе сказала. И каждый раз убеждалась, что сказала правильно. Все сразу встало на свои места, приобрело гармоничный вид. Есть сложные мысли, есть странные стихи, и это так надо, чтобы их смысл ускользал.

Стихи, которые, сменяя друг друга, читали поэты и поэтессы, показались Тане очень даже красивыми. Особенно одна девчонка ей понравилась, стихи у нее были про то, как море разрывается огнем, а потом откуда-то брался в этом разрыве лебедь, и у него была изогнутая шея, и еще там были раковины устриц, и лодки качались на волнах, и непонятно было, как все это связано, и не хотелось понимать…

Стихи так заворожили ее, что она очнулась, когда уже открывались бутылки и шуршала бумага, в которой принесена была закуска. Поэты и слушатели перемешались, стоял общий гул… Таня нашла взглядом Веню, он разговаривал с хозяином магазина и еще с какими-то людьми, улыбался. Аделина стояла напротив него, и было понятно, что улыбается он ей, а не своему собеседнику. Да и разговаривает только с ней, хотя рядом много людей, а она вообще молчит.