— Но я не богиня!

— Почти богиня. А многие будут считать тебя богиней. У тебя есть кое-какие привилегии, доступные только богам.

— Какие же?

О, когда люди будут погибать…

Она вдруг замолчала и засмеялась. О, этот тревожащий и вместе с тем обезоруживающий смех!

— Но я забыла: вы, смертные, любите неожиданности. Вот почему оракулы говорят загадками. Если сказать слишком много сейчас — потом тебе будет неинтересно. Не хочу портить тебе удовольствия от истории.

И она неожиданно исчезла. Пещера стала темной и сырой. Ни роз, ни теплого воздуха.

Почему боги исчезают так внезапно? Чтобы подразнить нас, наказать, посмеяться над нами? Спотыкаясь, я на ощупь выбиралась из пещеры. Мне хотелось схватить ее за плечо, крикнуть: «Почему ты так обращаешься со мной?» Но какой в этом толк? Богам — богово, человеку — человеческое. Иногда мы можем услышать и понять друг друга, но чаще — нет.

Время остановилось, его не существовало, пока я была в пещере. Но когда я вышла из нее, оказалось, что уже полдень. Солнце стояло высоко в небе, морская поверхность превратилась в зеркало. Я поспешила вернуться на прежнее место.

Геланор стоял на берегу и озирался — искал меня. Я помахала ему, но разговаривать не хотелось. У меня было одно желание: лечь на песок и обдумать все, что со мной случилось.

— Елена! Елена! — закричал Геланор и замахал руками в ответ.

Я подошла к нему. Песок под ногами казался мне мягче, чем раньше, запахи — соль, вода, водоросли — острее.

— Где ты была? — встревоженно спросил Геланор.

— Я замерзла, поэтому оставила мешок в надежном месте и пошла погреться.

— Я предупреждал тебя, что будет холодно!

«Какая разница?» — хотела я сказать ему. Все обыденные вещи потеряли для меня значение.

— Как твой улов? — спросила я, понимая, что он ждет этого вопроса.

— Улов отличный!

Он похлопал по туго набитому мешку. Потом внимательно посмотрел на меня.

— Что случилось?

— Ничего. Все в порядке.

— Ты словно грезишь наяву.

Камни, освещенные солнцем, напоминали драгоценности, щедрые дары богов. Как я раньше не замечала этого?

— Все в порядке, — повторила я.

— Неправда. Ты заболела.

Он взял меня за руку.

Я заметила, что к берегу приближается огромная волна: как вставшая на дыбы лошадь, она неслась в нашу сторону. Я вырвалась и побежала навстречу ей, раскинув руки, как велела Афродита.

— Нет! Стой! — крикнул Геланор и бросился за мной.

Но он опоздал. Огромная волна накрыла меня с головой, поглотила в своей зеленой утробе. Я полностью предалась ей. Вода была теплой, словно дыхание близкого человека, словно простояла целый день на солнце в глиняном кувшине. Когда волна отступила, я осталась стоять, окутанная белой пеной с головы до ног.

— Ты сошла с ума! — сказал Геланор, сжав мое плечо своей сильной рукой. — Вода ледяная, это смертельно опасно.

Неужели он не чувствует, что вода теплая? Или она теплая только для меня?

Не слушая моих возражений, он вытащил меня из воды и завернул в одеяло.

— Что тебе взбрело в голову, не понимаю, — приговаривал он и тряс головой.

Я ничего не ответила. Пена впиталась в кожу. В меня проникла сама Афродита. Но это был наш с ней секрет, тайный заговор.

Далеко на горизонте я заметила остров. Я подумала, что нужно заговорить с Геланором, заговорить о чем-то постороннем.

— Что это за остров? — спросила я.

— Кифера, — коротко ответил он. — При попутном ветре до него плыть два дня.

— Он мне нравится.

— Это остров Афродиты. На него выбросило окутанную пеной морской раковину, из которой она родилась.

XXI

Геланор смастерил из камней бассейн, наполнил его морской водой и сложил в него пойманные раковины: там они должны были дожидаться появления финикийцев, которые заплатят за эту добычу его родителям.

— Уж это доходнее, чем сельское хозяйство, — сказал Геланор. — Пурпурная краска стоит раз в десять, а то и в двадцать дороже золота.

Я выбрала в подарок Менелаю два крупных моллюска, и мы бережно положили их в кувшин с водой.

Обратный путь казался мне легче — возможно, потому, что я чувствовала особую силу в ногах. Телохранители шли за нами на почтительном расстоянии. Я с жадностью вглядывалась в окрестности. Мы поднимались на одну из гор, череда которых окружала Гитион. Сейчас мы перевалим через нее, и море исчезнет из виду. Тянули верхушки к небу дубы и тисы. Позванивали колокольчики на шеях у коз, которые щипали траву на склонах. Пастухи мирно дремали в тени деревьев.

— Давай остановимся, — попросила я Геланора.

У меня возникло необъяснимое, но непреодолимое желание присесть тут, рядом с пасущимися козами. Геланор недоуменно посмотрел на меня.

— Мы же только что вышли. Уже устала?

— Нет, не устала.

— А что тогда?

— Я хочу побыть тут немного.

Я села на траву, прислонилась спиной к стволу старого мирта — священного дерева Афродиты и закрыла глаза. Колокольчики звенели в воздухе, наполняя его музыкой. Сладковато-пряно пах чабрец.

Вдруг представление о времени и пространстве исчезло, как в пещере. Я закрыла глаза — ведь Афродита сказала, что зрение — помеха для других чувств, — и постаралась успокоить сердцебиение. Я отпустила свой ум… воспринимала запахи, слышала звуки, чувствовала землю ступнями. Мне привиделась другая гора, более высокая, чем эта. Она поросла зеленой травой, полевыми цветами, над цветами вились бабочки. Слышался плеск ручьев, сливавшихся в поток, и я ощутила прохладу, почувствовала запах коровьего стада, услышала низкое мычание, столь непохожее на козлиное или овечье блеяние. А потом я увидела спящего пастуха. Он спал, положив голову на траву, и видел сон: на лице его играла улыбка. И я увидела сон, который снился ему: перед ним выстроились в ряд три прекрасные богини. Пастух поднялся и подошел к Афродите. Они о чем-то разговаривали. Слов я не разобрала, но они улыбались и согласно кивали головой. Потом богини исчезли, пастух проснулся, сел, обхватив колени руками, и вздохнул.

— Нужно идти, — сказал Геланор. — Впереди целый день пути.

Да, нужно идти. Я встала. Видения сменяли друг друга в памяти. Три богини — пастух — крутой склон горы — шум горного потока. Какое отношение все это имеет ко мне? Мы спускались уже по другую сторону горы — точнее, даже не горы, а холма, деревья и растения здесь были совсем другими.