— Ты сегодня такая тихая, госпожа, — сказала одна из служанок. — Мне кажется, надень мы свиной пузырь тебе на голову — ты и то не промолвишь ни слова.

Ее болтовня вывела меня из равновесия.

— Помолчи! — приказала я.

Служанка переглянулась с остальными, многозначительно приподняв бровь.

Прозрачные сумерки сгустились, стало совсем темно. В зале зажгли светильники. Оттуда слышались звуки лир и виднелась полоска света. Я глубоко вздохнула и переступила порог. Не сделав и трех шагов, я почувствовала, как в висках под диадемой стучит кровь.

В зале матушка держала за руку Гермиону и показывала ей чужеземцев.

— Дорогая дочь, — обратилась мать ко мне, — я думаю, это прекрасная возможность научить Гермиону, как вести себя на придворных празднествах — ведь их будет немало в ее жизни. Ей уже девять лет.

Мы с матушкой давно перестали в разговорах упоминать о том, что у Гермионы может появиться брат или сестра.

— Мамочка! — воскликнула Гермиона и бросилась ко мне. — Ты просто как… как царица!

Обычно дочь видела меня в повседневной одежде — когда мы с ней играли или гуляли.

— Она и есть царица, — сказала матушка с гордостью.

— Ты тоже, — напомнила я дочери.

Я наклонилась к ней и улыбнулась.

— Ты тоже станешь царицей. Быть царицей не так уж трудно. Просто в торжественных случаях нужно надевать особую одежду. Все остальное время жизнь царицы не отличается от жизни других людей, следует лишь привыкнуть к тому, что на тебя постоянно смотрят.

— Почему?

Гермиона нахмурила бровки.

— Потому что люди, как это ни грустно, хотят найти в царице недостатки.

— У тебя нет ни одного! — уверенно заявила Гермиона.

Ее чистосердечная преданность заставила меня улыбнуться. О, если б мы, родители, всегда были достойны детской веры в нас!

— Когда вырастешь, найдешь во мне множество недостатков.

— Эти люди, — заговорила матушка, — они мне не нравятся.

Она кивнула в сторону очага, где горели кедровые и сандаловые поленья, потрескивая и наполняя комнату ароматом.

— Мне кажется, они шпионы. Приам прислал их, чтобы выведать наши слабые места. Я думаю, он собирается напасть на нас.

— Из-за своей старшей сестры?

Меня удивила подозрительность матери.

— Все понимают, что сестра — всего лишь предлог.

С этими словами мать приблизилась вплотную, и я почувствовала слабый запах лилий, столь любимый ею.

— Приам считает, что мы готовимся к войне, и Агамемнон действительно этот вопрос для себя уже решил. Чует мое сердце, войны не миновать.

Я вспомнила, как Агамемнон не так давно в Микенах демонстрировал оружие и доспехи.

— Надеюсь, ты ошибаешься, — только и сказала я, но сердце сжалось от предчувствия.

— Пойдем, я хочу на них посмотреть! — Гермиона потянула меня за руку.

Менелай шагнул к нам, его лицо озарилось радостью. Он раскинул руки нам навстречу. Оказавшись в его объятиях, я увидела Париса, который неподвижно стоял вполоборота. Одного взгляда на его профиль хватило, чтобы кровь в моих жилах сразу и вспыхнула, и похолодела. Парис еще здесь. Он не растаял с наступлением утра. Это не сон.

— Познакомься, это наши почтенные гости, — сказал Менелай, чуть отступив назад, чтобы я оказалась впереди. — Парис, сын царя Приама, и Эней, царевич Дардании и сын…

— Прошу вас, не надо, — перебил Эней.

Он покраснел.

— Анхиса, — договорил Менелай и повернулся ко мне: — Елена, я рассказал гостям о своем путешествии в Трою, которое совершил в молодости. Скажите, крепость и храм Афины на вершине — они все такие же?

О, как он старался быть любезным и приветливым! Ответил Эней, не Парис:

— Да, такие же. Храм со статуей Афины — мы называем ее Палладий — остается неизменным со дня постройки. Там мы устраиваем праздники в честь богини, совершаем жертвоприношения.

— А на горе все так же дует ветер? — Менелай рассмеялся. — Хотя куда ж он денется! Ветер не подвержен разрушению. Однажды, чтоб отдохнуть, я положил на землю тяжелый мешок. Это было на северо-восточном склоне горы. И что вы думаете — не успел я оглянуться, как ветер подхватил его, перевернул в воздухе и бросил на землю!

Парис рассмеялся.

— Да, этот ветер я помню, сколько живу в Трое!

Этот голос. Неповторимый голос. Я снова его услышала, и мое сердце возликовало!

— Ты живешь в Трое не так долго, чтобы тебе успел надоесть тамошний ветер! — раздался грубый голос: в разговор вмешался Агамемнон. — Я прав?

Если он рассчитывал смутить Париса своим выпадом, то просчитался. Легкая, как бабочка, улыбка скользнула по губам Париса, и он со смехом ответил:

— Да, ты прав.

И, повернувшись к нам, признался:

— Я родился царевичем, но узнал об этом совсем недавно.

— Как это случилось? — не унимался Агамемнон.

— В моей судьбе происходили внезапные перемены. Но давайте подождем, пока все соберутся. Эта история потеряет увлекательность от повторения.

Агамемнон что-то проворчал в ответ, затем наполнил вином золотой кубок.

— Надеюсь, чаши у всех полны? — многозначительно произнес он.

Гости стояли с пустыми руками. Менелай рассыпался в извинениях. Мне было невыносимо видеть его таким.

— Вина у нас предостаточно, и, если гости пожелают, они нальют себе, — сказала я, глядя на Агамемнона.

— Полагаю, пора вручить подарки, которые мы привезли, — проговорил Парис.

С этими словами он подал знак одному из своих слуг-троянцев.

— Я не смею принять более ни одного знака внимания со стороны великого царя Спарты и ее царицы, пока не засвидетельствую своего глубокого почтения к ним.

Два человека с трудом внесли в зал большой бронзовый треножник удивительной формы. Ножки имели вид орлиных лап, сжимающих земную сферу, а на узорной металлической подставке покоилось широкое блюдо для жертвоприношений.

— Под этим треножником ни разу не разводили огонь, — сказал Парис. — Он предназначен для вас.

Менелай сделал шаг вперед и погладил одну из орлиных лап. Я любовалась изящным изгибом блюда. Это было подлинное произведение искусства.

— Великолепно! — воскликнул Менелай.

— Я счастлив, что подарок порадовал царя.

— Троянские ремесленники славятся своим умением, — произнес Агамемнон голосом тяжелым, как вечерняя усталость, как общество скучного родственника, как битком набитый мешок.