Княгиня дернула ручку и открыла дверь. Я выскочила навстречу, помогла выйти. Мы прошли в клинику, заполнили документы, я принесла кое-какие вещи, и княгиня отпустила меня.

- Завтра в это же время я приеду за вами.

- Мишу не бери. Он здесь ни к чему.

- Хорошо. Звоните обязательно.

- Вера, постой. Купи книжку под мой дневник. Желтую. В твердом переплете.

- Сегодня же куплю. И... Не волнуйтесь, мы со всем справимся.

Маргарита Васильевна пожала плечами и ничего не ответила.

И теперь я стояла перед клиникой и смотрела на мигающую золотыми огоньками вывеску.

Как ни крути, а мы все равно когда-нибудь станем чьим-то воспоминанием, а сами забудем даже о себе. Жизнь с некоторых пор казалась мне непредсказуемой, испещренной провалами и внезапными потерями. Кто-то уходил внезапно, кто-то медленно, осознавая приближение собственной смерти. Я видела, как угасали люди с большой историей. Чем они дорожили? Воспоминаниями и любовью. А ещё будущим, которое не смогут увидеть, но которое, благодаря им, было у младшего поколения. То есть, за прошлое отвечала память, за неслучившееся - воображение. А за настоящее... Любовь.

И всегда мне было страшно от того, что это сильное, удивительное чувство уходило вместе с ними. Человек жил и любил свою жену, детей, внуков, и вот его не стало. И любви его тоже. Больно ведь не только потому, что никогда больше мы его не встретим, а ещё и потому, что любви, которой всегда мало, стало ещё меньше. А у кого-то ее не осталось вовсе.

Я достала телефон и набрала номер Михаила.

- Привет, не занят?

- Привет, - мой собеседник улыбался. - Освобожусь через... полчаса. Есть планы?

Я закрыла глаза.

Это зависимость. Стоит почувствовать, что тебя любят, хочешь чувствовать это все время.

- Да. Планы на тебя, если не возражаешь.

- Я твой, целиком и полностью.

Теперь улыбалась и я:

- Хочешь прогуляться по городу?

Через сорок минут Миша подъехал к парку, где в начале осени они бродили с бабушкой. Я тогда ещё попала в аварию, торопясь к ним на помощь. Теперь же, найдя местечко на парковке, я спокойно ждала Мишу, стоя у своей киа.

- Привет, - он подошел ко мне и, взяв за подбородок, поцеловал. Быстро, едва коснувшись губ. Мне этого показалось мало, и я потянулась к нему. Михаил усмехнулся, погладил меня пальцами по щеке.

- Соскучилась?

- Есть немного, - я пожала плечами.

- Немного? - он подтолкнул меня бедрами к машине. - А я - много.

Этот поцелуй был дольше, глубже и требовательней, и когда Миша отстранился, мне показалось, что я потеряла часть себя. Стало пусто, холодно и неуютно. Близости это парня мне теперь всегда было мало. Я схватила его за воротник пальто и резко притянула обратно к себе. Михаил засмеялся, упершись ладонями в крышу машины.

- Воу, полегче! Мы же собирались гулять! Такими темпами ты не доведешь меня до добра. Поедем домой. И никаких прогулок.

- Извини, - я отпустила его и отвела глаза.

- Ну уж нет. Целуй теперь.

К парку я шла на ватных ногах. Хорошо, что под руку с Мишей. Меня так разморило от его нежности, что голова шла кругом и по телу растекалась теплая истома, словно я ковыляла не по заснеженной дорожке в морозный день, а только что вылезла из горячей ванной.

- Как бабушка? - спросил Михаил.

- Держится. Она очень сильный человек.

- Даже чересчур. Как думаешь...

- Не надо, - перебила я его. - Обойдемся без догадок. Завтра будет результат.

- Ладно, - он отвернулся.

- Я рассказала ей сегодня про свою бабушку, - начала я и осеклась.

Миша снова посмотрел на меня.

- Хочешь рассказать и мне?

- Да... Но это тоже... - теперь отвернулась я. - Нелегкая история.

Он явно хотел что-то сказать, но я заторопилась, как и в прошлый раз.

- После операции мне пришлось долго восстанавливаться. Бабушка, конечно, нервничала, переживала, не спала, не ела. Всегда была рядом. Поэтому своим здоровьем занялась поздно. Слишком поздно, чтобы остановить рак.

- Вера...

- Да, это было страшно... И я хочу сказать... Главное, узнать все вовремя. И ничего не бояться. Искать врачей, лекарства, средства. Чтобы человек мог жить почти, как раньше. Жить здесь - ключевое слово.

Миша молча кивнул. Мы медленно шли по аллее. Откуда-то доносилась музыка. Пели "Валенки".

Михаил накрыл мою руку, лежащую на сгибе его локтя, ладонью. Он, как и я, не надел перчаток, и пальцы у него были холодные. Только прикосновение все равно показалось мне теплым. Белоозеров-младший теперь прочно ассоциировался у меня с теплом. С жаром, если был слишком близко. С пламенем, когда уходил в ярость.

- Послушай, - произнес он как-то нерешительно и растерянно, и я внутренне напряглась - сейчас будет жалеть и сочувствовать. - Я не знаю, как мне поддержать тебя. Как тебе помочь... И от этого... Чувствую себя слабаком. Я... У меня в голове не укладывается, что ты столько пережила. Ты! Образец терпения! Внимательная, заботливая, черт возьми, уравновешенная! Ты просто...

Он шумно выдохнул:

- Не знаю...

- Миш... Я тоже не знаю. Пережила. Может, поэтому и такая. Каменная.

- Каменная?! П-ф-ф... Нет! Наоборот! Я же вижу, как ты переживаешь за бабушку. За меня. Ты страстная, открытая... Да ты целуешь так, что землю вышибает из-под ног. Нокдаун!

- Серьезно? Не знала, что умею, - я покачала головой. Мне были лестны его слова, но все же от темы своих трагедий я поспешила уйти. - Миш, правда, это не стоит обсуждений. И не думай, что должен мне помочь. Никто не должен. Это же мое прошлое, и оно прошло.

- Прости.

- Ну что ты... За что? Мне так хорошо с тобой, а ты просишь прощения.

Он остановился, взял мою руку и стал целовать ладонь и каждый палец.

- Миша...

Он мотнул головой. Я улыбнулась.

- Миш, хватит.

- Знаю, кто ты, - тихо произнес он, притянув меня к себе и обняв. - Ты - моя вера в добро. Я думал, тебя нет, а ты есть. Моя Вера...

Я уткнулась носом в его плечо и зажмурилась. Ну вот, захотелось плакать.

- Ты, оказывается, романтик, - шепотом ответила я.

- Оказывается, - Михаил отстранился и оглядел меня. - Есть хочешь? Пойдем, пообедаем?

- В тот ресторан, где ты угощал меня черной икрой?

- Туда хочешь?

- Нет. Может, по шаурме?

Миша запрокинул голову и засмеялся.